Ирма Грушевицкая - Нечто большее…

По иронии судьбы моё перепутье оказалось не только метафорическим.

В освещённой яркими прожекторами зимней ночи взлетали и садились самолёты. Сотни людей улетали, возвращались; встречали, провожали… Я находилась на перекрёстке множества дорог — воздушных и жизненных. Куда я пойду или полечу, что скажу или сделаю — в данный момент как никогда важно было не ошибиться с направлением. И я чуть-чуть гордилась собой, поняв, что мне не хочется, как раньше, купить билет на ближайший рейс и улететь, оставив другим разбираться с устроенным мною бардаком. Но ведь никто не давал гарантии, что в другом месте он не повторится. Тем более, как оказалось, у меня хорошо получается наступать на те же грабли.

В стремлении взять контроль над своей жизнью, я не заметила, как допустила один существенный просчёт: я вовсе не примирилась с прошлым, а жила с оглядкой на него. Не я, а прошлое контролировало мою жизнь.

Через призму прошлого я смотрела в настоящее. И именно из-за него не видела будущего. Оно не позволяло мне двигаться дальше. Именно поэтому я испытала облегчение, когда Джеймс сделал попытку передо мной извиниться. Собственно, мне нечего было ему прощать — другой человек жил в моём сердце. Но, впервые с начала наших отношений я призналась самой себе, что всё время сравнивала их — Дэвида и Джеймса. В словах, в отношениях, а главное, в поступках они были разными, и, пусть лишь краешком сознания, но я всегда замечала эту разницу и трепетала перед ней. Любовь к Дэвиду стала антиподом любви к Джеймсу. Это была любовь-благодарность. Любовь-признательность. Как у подобранной собаки, которую бил предыдущий хозяин. И лёгкость, с которой я готова была пожелать Джеймсу счастья, стала тому доказательством. Не думаю, что мой теперешний мужчина ждал от меня именно такой любви.

При всех сложностях, с которыми начинались наши отношения, Дэвид не отказывал мне в доверии. Более того, зачастую он мог бы быть и похитрее, по сдержаннее, особенно в том, что касалось оценки действий Джеймса. Но, в отличии от меня, он был последовательным. Последовательным и понимающим. И всегда давал мне возможность маневрирования. Ну, или почти всегда. Незаметно, он стал неотъемлемой частью моей жизни. Поэтому я сразу запаниковала, услышав в трубке его холодный голос.

Я говорила, что не хочу довольствоваться малым. Дэвид дал мне всё — внимание, заботу, чуткость, уважение. Его отношение я принимала как должное. Словно компенсацию за то, чего не дополучила от предыдущего мужчины.

Осознав это, я поняла, что вместо того, чтобы безоглядно любить Дэвида, всё это время я «не любила» Джеймса. И вот тут мне по-настоящему стало страшно. Потому что, если это понимала я, значит, понимал и Дэвид.

И самым скверным во всём этом было то, что мне до сих пор нечего было ему предложить. Я всё ещё была не зрела в своих чувствах и суждениях. Ведь, если бы я по-настоящему любила Дэвида, если бы понимала, разве подвергла бы сомнению его слова о Джеймсе? Сколько шансов можно давать человеку, прежде чем он окончательно упадёт в ваших глазах? Для Джеймса мне хватило одного. Сколькими же в отношении меня довольствуется Дэвид?

И дело даже не в этом злосчастном поцелуе. Я подсознательно была готова, что где-нибудь когда-нибудь допущу ошибку, и Дэвид воспользуется данной лазейкой, чтобы уйти. Вот в этом заключался мой второй промах: я не доверяла ему до конца. Не подпускала близко. Из-за того, что произошло у меня с Джеймсом, я держала человека, который был готов полюбить меня, на расстоянии. С одной стороны, легко оправдаться: мои первые — и единственные — отношения с мужчиной закончились полным крахом, и нет ничего удивительного, что к следующим я относилась предвзято. Но в таком случае, я изначально воспринимала Дэвида как следующего. Он не был моим единственным. Может, именно поэтому я до сих пор не сказала ему, что люблю.

Может, поэтому этого не сделал Дэвид.

А потом он увидел, как я целуюсь со своим бывшим.

Будь поцелуй менее интимным, его можно было бы принять за своеобразный акт примирения. Такое проявление чувств было нетипичным для Джеймса. Этим он и застал меня врасплох. А я, растаяв от его извинений, смалодушничала. Вместо того, чтобы в первый момент врезать Джеймсу по яйцам, я замерла, в надежде, что это не продлится долго. Мне не хотелось конфронтации. Я просто хотела, чтобы он побыстрее закончил слюнявить меня и ушёл. Джеймс, со своей стороны, отлично знал, что делал, обставляя всю сцену таким образом, чтобы Дэвиду было больнее. А заодно и мне. Это не делало его поступок более низким. Это делало меня дурой столетия.