Ын Хигён - Тайна и ложь

— Говоря откровенно, я жалею, что работаю с вами. — Окончательно опьяневший помощник довольно дерзко посмотрел на Ёнчжуна. — Я не такой уж и простачок! Увидите, что дальше будет.

— Ты о чем?

Казалось, потерявший равновесие, шатающийся помощник сейчас свалится с ног.

— А это вы знаете? Когда снимались короткометражки, я был лучше всех, во всяком случае. И из однокурсников лишь я один получил премию, вот так-то. Остальные негодяи все на плаву оказались, а я у такого дилетанта, как вы, бегаю на побегушках, поэтому моя жизнь такова, как говорится, что я хоть и встал в очередь, но только не в ту, что надо было.

Ёнчжун был спокоен, но опрокинул бокал с холодным выражением. Обычно пьянела и бравировала, не успев выпить пару бокалов, Банана, а помощник впервые находился в таком состоянии. Однако Ёнчжун не мог не предполагать, что где-то в душе помощника, который всегда казался скромным, почтительным и трудолюбивым, должны сидеть простые желания и нетерпение. Помощник, демонстрируя свое несогласие, выставил средний палец и крутил им перед глазами Ёнчжуна.

— Одним словом, у вас слишком много мыслей. А вот то, что называют дилетантом, что это такое? Скажите мне. Неужели кино не развалится, если все так и будет продолжаться? А что, если я возьму Чури и попробую снять новый фильм? Что вы на это скажете, режиссер Чон Ёнчжун?

— Который сейчас час в Канаде?

На неожиданный вопрос помощник с трудом поднял веки. Заранее зная, что ответа не получит, Ёнчжун тут же достал из кармана мобильный телефон. Он вспомнил, что внес номер телефона Чон Мёнсон в записную книжку. Ёнчжун понимал, что опьянел, но это было к лучшему.

Как помнилось Ёну, в период жизни в К. кухарки, работавшие в доме, постоянно менялись. Кухарки из отдаленных убогих деревень, посланные ради того, чтобы в семье едоков оставалось хотя бы на один рот меньше, диву давались, впервые в жизни оказавшись на кухне с кафельным полом, с которого можно даже поднять и съесть упавшую вареную крупинку риса. В это время впервые стала появляться посуда из нержавеющей стали, на ней не образовывалась ржавчина как на латунных мисках, она не билась как фарфоровая, и выглядела благородно, как серебряная, в отличие от желтой никелевой посуды. А электрическая кастрюля, сделанная в Тайване, казалась волшебной: стоит лишь включить ее, сама варит чистый белый рис, и нет надобности разводить огонь, подбрасывать дрова, ни дыма нет, ни копоти. Одной кухарке больше всего нравился вентилятор: сидишь себе просто так, а от него по комнате идет прохладный ветерок на всех, и не надо до боли в руках размахивать веером. А другая кухарка говорила, что ей еще более удивительным кажется чистящее средство для кухни: стоит несколько капель уронить на мочалку, как поднимается копна пены, а раньше надо было мылить черным хозяйственным мылом и тереть изо всех сил. Но самой главной причиной, из-за которой кухарки могли привязаться к этому дому, оказался телевизор. Веселое роскошное шоу или печальный телеспектакль, задевающий душу до слез, позволяли им забывать усталость и грусть. Однако такой, как немая кухарка, которая служила долгое время в доме старшего дяди, став почти членом семьи, среди них не было.

В этот период в доме шла какая-то суета и часто менялись люди. Истории у кухарок были разные: одна девушка устроилась работницей на городскую фабрику и покинула дом, у другой девочки улучшилось положение в семье, и она пошла учиться дальше, была и молодая мать, сбежавшая вместе с рабочим, попадались даже девушки, которых увольняли по причине клептомании или эпилепсии. Кухарка Сунгым, выгнанная за то, что несколько раз попалась матери на глаза, когда поддерживала пьяного отца, вернувшегося поздно ночью, тем не менее задержалась в семье немного дольше остальных. Когда она с одной лишь котомкой в руках пришла в дом, отец представил ее матери как девушку, которая работала в трапезной на стройке в городе Т., и сказал, что родина ее — уезд К., и что она всегда отличалась приветливостью. Но мать не поверила. Факт дальнего родства Сунгым с родом Чхве, с которым сложились плохие отношения, стал известен лишь после ее ухода, но у матери и без этого имелся не один повод для подозрений. Сунгым опрятно вела хозяйство, относилась со вниманием и добротой к людям, была разумна, и, в конце концов, мать доверила ей вести все дела по дому, но до того, как это случилось, душевных страданий Сунгым испытала немало.

С тех пор прошло более двадцати лет, и Ёну вспомнил Сунгым благодаря звонку от сыщика Л. Разговор Л. сразу начал вызывающим тоном, сказал, что ему, занятому расследованием серьезного дела, было совсем не до проблем с домом.