Ын Хигён - Тайна и ложь

Это происшествие началось с крика кухарки, которая после ужина мыла посуду и увидела неожиданно возникшее в темном окне чье-то злобное лицо. Мужчина вошел в дом через кухню.

— Директор Чон, ты где?! Выходи, сволочь такая!

Мать и Ёну выскочили из комнаты в гостиную. Ворвавшийся ступил на пол в грязных сапогах и встал, как боксер, расставив ноги. В руке он держал нож лезвием вверх. При каждом грубом ругательстве нож резко рассекал воздух. Глаза мужчины вылезли из орбит, и он все время бросал взгляд в сторону комнаты, откуда доносились звуки включенного телевизора.

— Молодую жизнь загубил, а сам вот так живешь и думаешь, что все сойдет? Убью тебя, сукина сына!

Мужчина, оттолкнув застывших от страха на месте мать и Ёну, ринулся было в комнату, но вдруг откинул голову назад, будто испугавшись чего-то, и почти одновременно увидел, что там никого нет. Резко повернувшись, он шагнул к Ёну, не сводившего с него взгляда, полного отвращения.

— Ах ты, щенок!

Рот мужчины искривился, в глазах загорелся огонек.

— Ты наступил мне на ногу, да? — злобно сказал он и свободной от ножа рукой грубо схватил Ёну за волосы на темени.

— Маленький гаденыш! Твой отец, директор Чон, где он, эта сволочь, а? Всех поубиваю!

Мужчина заорал, оглядываясь по сторонам как сумасшедший, и тут кухарка схватилась обеими руками за голову и запричитала высоким голосом. Ёну храбро молчал, не проронив ни звука, хотя в его наполненных ужасом глазах дрожали слезы.

В этот момент открылась дверь и вошел отец. Мгновенно оценив ситуацию, он тихо произнес: «Отпусти ребенка». Казалось, этой фразой он подчинил своей воле мужчину, который отдал уже силы на то, чтобы вызвать весь этот переполох, и в какой-то степени протрезвел.

Но он держал нож, был пьян, возбужден — в таком состоянии, что уже не контролировал себя. Этот вспыльчивый человек бывал пьян уже с полудня, разбивал бутылки, злясь, каждый день являлся в контору и подговаривал людей не работать на хозяина, рассылал анонимные письма, клеветал на отца, будто тот выдал меньше денег, чем положено в качестве компенсации за умершего брата, и, кроме того, постоянно жестоко эксплуатирует рабочих, находя повод для обмана при расчете заработной платы.

Когда появился отец, все домашние вздохнули с облегчением, почувствовав себя в безопасности, однако в ту же секунду они снова застыли от ужаса, испугавшись за жизнь главы семьи. Отец на шаг отодвинул своих и встал перед мужчиной, возвышаясь над ним.

— Опусти нож.

В ответ на сказанные низким голосом слова отца мужчина резко взмахнул ножом и закричал:

— О чем ты говоришь, сволочь?! Сначала верни мне брата!

Однако он не смог сделать ни шага.

— Я очень хорошо знаю, как болит твоя душа. Мне очень жаль. Но об этом деле…

Стоило мужчине только услышать о сожалении, как чувство горькой обиды, негодования и тоски, должно быть, захлестнуло его, и он закричал, не дав отцу договорить:

— Да что вы можете знать, сытые негодяи! Откуда вам знать, каким несчастным он был! Что вы можете знать, когда лишь кидали ему какие-то гроши, сучьи дети!

Мужчина громко заплакал, утирая слезы. Его жалобы на жизнь раздавались довольно долго. В это время из своей комнаты вышел Ёнчжун, до этого тихо сидевший там. Его комната находилась рядом с прихожей, и он мельком увидел управляющего делами фирмы Кима, водителя грузовика Пака и тракториста Тумана, с напряжением наблюдавших за тем, что происходит внутри дома.

В ту ночь Ёну не мог уснуть даже после того, как родители отправились спать и погасили свет. Отец упрекнул его за то, что он вел себя неосторожно и мог оказаться в опасности, но Ёну знал, что в глубине души отец не укоряет его, поэтому был взволнован.

Он снова и снова вспоминал тот момент, когда отец появился сзади со словами «Отпусти ребенка!», и с каждым разом все более привлекательной представлялась ему эта сцена. Ёну в душе надеялся, что именно брат скажет ему что-нибудь о том, как они вместе с отцом вдвоем противостояли мужчине.

Ёнчжун был приветлив с Ёну только тогда, когда разбивал иллюзии или объяснял суровость действительности.

— Вот поэтому тебя и считают наивным ребенком.

Ёну оставалось только терпеть, и он тяжело переживал, выслушивая слова брата, всегда начинавшиеся с несправедливой критики в его адрес.

— Отец вел себя храбро, потому что полагался на людей, стоявших у входа в дом, один бы он так не смог держаться. Может, и пощады бы попросил, кто знает?