Леонид Зорин - Покровские ворота (сборник)

С хоботовским портфелем в руке появился мобильный Савва.

– Все в аккурате, – сказал он бодро.

– Не пойду! – еще не сломленный Хоботов приготовился к сопротивлению.

– Доктор наук ждет в приемном покое, – возмущенно прикрикнула Маргарита. – Не заставляй меня краснеть.

Влетел торжествующий Велюров.

– Почти немыслимая удача! У подъезда остановил.

– Нет! – Хоботов бил ногами по полу. – Ни за что! Это террор!

– Тебя не спрашивают, – сказала Маргарита. – Савва, Аркадий, ведите его!

И Хоботова повлекли.

Вот на него надели пальто, нахлобучили шляпу, схватили под руки, и как он ни отбрыкивался, ни упирался, как ни пытался улечься на пороге, несчастного потащили вниз. Алиса Витальевна посылала вслед воздушные поцелуи. Маргарита – мрачная, напряженная – озабоченно шествовала впереди. Все развивалось неотвратимо и неправдоподобно стремительно. Вот Лев Евгеньевич внесен в машину, вот она уже тормозит у врат приемного покоя, вот с Хоботова хищно срывают милый привычный цивильный костюм, вот его кладут на носилки и под немигающим грозным взором несокрушимой Веры Семеновны везут на каталке в операционную. В последний раз дернулся Хоботов, и вот уже беспощадная дама торжествующе-каннибальски осклабилась и склонились над беззащитным телом знающие ремесло потрошители.

Молоды, молоды мы были! Как улыбалась нам в тот год редкостно теплая весна! Какое пряное головокружение терпко исходило от улиц, щедро позолоченных светом, от будто выпрямившихся деревьев, от всего оранжевого и голубого, плывшего над звеневшим городом.

Вот из какого-то подъезда выскочил Костик и еще с порога крикнул Савранскому, поджидавшему его за рулем мотороллера:

– Ноль! Перечеркни мое прошлое!

И Савранский достал карандаш из кармана и зачеркнул ненужный адрес, а после спрятал листок в карман своей черной кожаной куртки. Костик удобно уселся за ним, Савранский мощно нажал на педаль, и они понеслись по вешней Москве.

В тенистом больничном саду шла своя мирная неторопливая жизнь. Под дощатым навесом за длинным столом выздоравливающие больные с громкими возгласами «забивали козла». Другие прогуливались по дорожкам. Третьи жмурились под лучистым солнышком. На скамье, во фланелевой, не по росту, пижаме, сидел и читал «Новый мир» Хоботов. Когда неожиданно появилась Людочка с кулечком в руке, он ее не сразу заметил, а она его не сразу узнала. Убедившись, что перед нею любимый человек, Людочка молча остановилась, с материнской нежностью изучая его исхудавшее лицо. Внезапно Хоботов поднял голову и увидел единственную и неповторимую.

– Людочка! – вскрикнул он. – Я вас ждал! Я верил! Я знал, что вы придете.

– Ешьте, – она протянула кулек.

– Спасибо, я сыт. О, благодарю вас.

– Пижама висит. Вы отощали.

– Просто она не по размеру, – успокоил ее Лев Евгеньевич.

Он снял очки, и они поцеловались.

– Когда меня привезли с операции, меня уронили, – сообщил Хоботов.

Всплеснув руками, она крикнула:

– Я так и знала!

Хоботов размяк. Хотелось хныкать и жаловаться. Он изливался, точно на исповеди:

– Людочка, сколько я пережил! Людочка, я лежал на столе. Обнаженный и беззащитный. Со мной могли сделать все, что угодно. А вас со мной не было…

– Ну, я ж не знала! Если бы Костик меня не нашел… Ешьте!

– Не хочется, – сказал Хоботов. – Не идет. О господи, – произнес он чуть нараспев, – по жизненной дороге с усилием передвигаю ноги…

– Вы говорили об этом врачу? – спросила Людочка озабоченно.

– Эти стихи принадлежат одной французской поэтессе, – ласково пояснил Хоботов. – Знаете, в это самое время она носила под сердцем дитя. «Что ждет тебя, младенец бедный мой? Не ем, не пью. Тревожусь в час ночной…»

– Это бывает и очень часто, – сказала Людочка авторитетно. – Проявления самые неожиданные. К нам в девятнадцатый кабинет ходила дама в таком положении. Можете себе представить, при виде мужа ее тошнило.

– Боже, сколько в вас чистоты! – воскликнул Хоботов умиленно.

Они начали целоваться. И за этим занятием их и застали Костик и красавица Алевтина.