– Пригнал машину, – сказал, утирая пот. – Пришла Маргарита?
Он увидел Костика.
– И ты, брат, явился?
– Пришел навестить, – объяснил Костик.
– Вовремя, – сказал Савва. – Мы его забираем. В новый дом. Приходи поглядеть.
– Ежели примете, – уклончиво проговорил Костик.
– Как дорогого гостя, – заверил Савва.
Появилась и Маргарита Павловна. Каблуки энергично колотили асфальт, и вся фигура ее излучала завидную целеустремленность.
– Хоботов! – крикнула она. – Кажется, ты сошел с ума. Я жду тебя в приемном покое.
Она заметила Костика и чуть смутилась:
– Костик, вы извините нас.
– Естественно, – поклонился Костик.
Велюров медленно обернулся. Боги мои, как вяло, как бледно это бесстрастное перо, нет в нем огня и нет в нем красок, не дано ему передать потрясения, испытанного нашей четой.
– Это как же понять? – произнес Савва.
– Что случилось? – крикнула Маргарита. – Что это значит? Где Лев Евгеньевич?
Велюров ответил на этот вопрос в трагическом остужевском стиле:
– История, леденящая кровь. Под маской овцы таился барс. Он силой сорвал с меня одежды. Надел мой костюм и был таков.
– Что вы несете? – прервала его Маргарита. – В каком вы виде?
Велюров ответствовал с достоинством:
– Я должен прикрыть свою наготу.
– Где ты был? – обратилась Маргарита к Савве.
– Я делал, что было велено, – сказал Савва.
– Поздно, – философски заметил Костик. – Лев порвал постромки.
Маргарита оглядела его, сказала с горечью:
– Веселитесь? И в самом деле, почему бы не повеселиться? Всего-навсего обрекли человека на верную гибель. И впрямь смешно. Я злой гений, а вы – благодетели. Вот что, Костик, я вам скажу, – не Велюрову, он – орудие – вы еще очень и очень молоды. Очень многого вам не дано понять.
Велюров был уязвлен в самое сердце.
– Я – орудие?
– Помолчи, – сказал ему Савва.
Костик был чрезвычайно серьезен.
– Молод. Каюсь, – сказал он. – И все же, поверьте историку: осчастливить против желанья – нельзя.
– Будет, – резко сказала Маргарита. – Поговорим впоследствии. Когда повзрослеете.
Она решительно обернулась к Савве:
– Где машина?
– Стоит, дожидается, – виновато ответил Савва.
– Необходимо его догнать, – жестко сказала Маргарита.
И они заторопились к машине.
Костик только пожал плечами.
– Догнать Савранского? Это утопия.
Разумеется, он был прав. Тот, кто видел в тот лучезарный день Савранского на мотороллере и Хоботова в непомерно большом костюме, тот, верно, никогда не забудет, как они неслись по Москве. Люди зачарованно глядели им вслед, а навстречу летели рекламы, вывески, позолоченные солнцем дома, блестели шпили и купола, все сияло и все светилось. И право, мотороллер парил, оторвавшись от этой грешной земли, он стремил полет, зарываясь железным телом в пуховые белые облака, все вперед и выше, вперед и выше, туда, в неведомое, в грядущее, где должно было ждать непременное счастье. Счастье, казавшееся вечным, как молодость, как эта весна.
– Я – орудие? – негодовал Велюров. – Каково?
– Утешьтесь, – утешал его Костик. – Вы, бесспорно, были на высоте. Чуть архаическая манера. Старая школа. Но – ничего. В основном я вами доволен.
– Я – орудие? – Велюров не мог прийти в равновесие.
– Пустяки, – сказал Костик. – Будьте выше. Не раздавить ли нам по стаканчику?
С грустной улыбкой Велюров сказал:
– Вы заметьте, не я это предложил.
Костик с невозмутимым видом мурлыкал хоботовскую полечку:
– Мой отец запрещал, чтоб я польку тан-це-вала.
Велюров солидно поддержал его:
– Вот и мой запрещал, чтоб я польку тан-це-вал.
А невидимый дирижер снова взмахнул своей десницей, и утесовский баритон возник в воздухе:
И когда по домам вы отсюда пойдете,
Как бы к вашим сердцам подобрать мне ключи,
Чтобы песня моя помогла вам в работе,
Дорогие мои москвичи?
Мелодия была чуть слышна.
* * *
Москва… Пятидесятые годы…
Они уже скрылись за поворотом.
Звезды уже на других полуночников
Проливают игольчатый свет.
Где вы теперь, спутники юности?
Вы, бескорыстные подружки?
Молодость, ты была иль почудилась?
Кто ответит, куда ты делась?
Ветер в аллеях Нескучного сада
Заметает твои следы.
…Кто этот человек, стоящий перед домом вблизи Покровских ворот, глядящий на него со странной улыбкой? Боже мой! Неужели Костик? Да и вправе ли мы назвать такого почтенного гражданина Костиком? Его возраст исключает подобную фамильярность. Дома, в котором он жил, больше нет. И все, что в нем было, кипело, пенилось, куда-то ушло, улеглось, унялось.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу