Алексей Федяров - Человек сидящий

Нас раздевают, отбирают одежду, оставляют лишь нижнее белье, коротко стригут, почти налысо, и отправляют в душ. Все это делается с подчеркнутым презрением.

Это неожиданно, потому что такого от другого арестанта не ждешь. А надо. Теперь надо.

Ни чая, ни кипятка. Вода из крана — и спать. И это хорошо, если думать отстраненно. Не время расслабляться.

Следующие дни определят, кем ты будешь в зоне.

Утро начинается с выдачи одежды и обуви. Робы и обувь выдаются на глаз. Это делается сознательно, пряник сразу должен начать просить. Получить обувь по размеру, подогнать штаны, добыть нитки, иглу, ножницы. Все нужно просить, и за все придется платить.

Алексей, старший дневальный карантина, начинает вызывать к себе пряников, прощупывать их. Запросы от оперов просты — выявить платежеспособных. Администрация в этом не участвует. Это должны делать зэки.

Зона устроена просто, структура отлаживалась десятилетиями. На каждом объекте — отряд, медчасть, ШИЗО, храм, школа, ПТУ, столовая, свинарник, штаб, посылочная, клуб, цеха промзоны, есть дневальные из зэков. На каждом есть старший дневальный, завхоз, как его называют все. Его задача — держать объект в порядке. Ремонт, строительство — все его проблемы. Администрация получает на это финансирование и отчитывается, но зона ремонтируется и строится за счет зэков. Завхоз должен найти средства.

Поэтому завхозы, получившие добро от администрации, приходят к Алексею, и он вызывает к себе перспективных.

Двое из тех, кто ходил к Алексею, устраиваются дневальными ШИЗО. Двое — в медчасть. Остальные остаются под присмотром. Шансы, что среди нас есть те, кто «поучаствует в нуждах» зоны, сохраняются. Еще через день двоих раскручивают на работу в «нарядке» — это отдел труда и занятости осужденных, зэк не может там работать, там персональные данные и ведение компьютерных баз, но и трудоустроенных зэков официально в колонии всего двести, а работает в пять раз больше. Пусть они и не устроены официально, пусть они рабы, но хозяин должен знать, где раб и сколько он сделал.

Еще зоне нужны «отделенные» — те, кто моет отхожие места, курилки и занимается мусором. Поэтому Алексей устраивает провокации, просит помыть помимо общих помещений, что не опасно для мужика, еще и туалет. Никто из нас не соглашается, хотя он и уговаривает, и пытается угрожать.

Этот запрос от какого-то завхоза у Алексея остался невыполненным. Он не расстроился. Скоро приедут новые пряники.

Так устроен карантин. Название нелепое, ничего от медицины в нем нет, душ один раз по приезде — единственная полезная процедура. Это первичный фильтр, отсев и сортировка; здесь завхозы подбирают себе жертв, помощников и, перед освобождением, замены; опера — у них свой интерес — начинают присматривать за новыми арестантами; промзона ищет тех, кто что-то может делать руками; а сор — юристы, экономисты и прочие бесполезные в зоне люди, если не нашли себе места, готовятся к распределению в отряды по усмотрению начальства.

На четвертый день проходит распределение, и зона всасывает в себя наш этап. Следом уже прибывает другой.

Карантин не стоит пустым. Зона требует новые тела, ей нужны новые души. За наши она уже принялась. Но ей мало. Ей всегда будет мало.

Автозаков на задворках вокзала в Екатеринбурге не видно, пока не подойдешь в упор — оттуда бьют фары, — и движешься вслепую, это просто, ты инстинктивно уклоняешься от собачьего лая по сторонам и уходишь от криков вертухаев сзади. Мрачное место эти вокзальные задворки для списанных людей. Позади несколько бессонных ночей, «столыпин» с закрашенными окнами, теснота, туалет три раза в сутки и столько же раз кипяток. Люди ждут пересыльных тюрем, чтобы лечь. Стоять уже сложно.

Нас, троих с Кировского направления, заводят в автозак первыми, я сажусь на скамью и прислоняюсь спиной к стене, сил нет совсем.

— Шалом, православные. — От голоса я открываю глаза и вижу высокого парня лет тридцати с широченной улыбкой, за ним поднимается еще десяток — это к нам подселяют московский этап.

Глаза у парня искренне добрые, внутри боль, конечно. Боль тут у всех, но он так улыбается, что я неожиданно улыбаюсь в ответ и здороваюсь.

Нас привозят в ИК-2. Это центр города, и впритык к зоне стоят дома, где живут люди.

До утра нас оформляют, всем занимаются местные козлы [16] Козлы — заключенные, по собственному желанию и открыто сотрудничающие с администрацией исправительного учреждения. , сотрудникам лень, да и козлам лень, этап оказался большой и кусачий, несколько оперов, опытные люди, ничего не возьмешь с таких, отнимать — шум, а это не надо никому. Поэтому все продолжается очень долго. Нас просто держат в боксах, воспитывают.