Алексей Федяров - Человек сидящий

— Михаил, — тянет мне руку тот парень с улыбкой. Улыбка никуда не делась.

Жму и улыбаюсь в ответ. Он оказался бывшим налоговым инспектором, срок — четыре года девять месяцев. Рассказывает, за что сел: помогал людям оформлять правильно документы для получения налоговых вычетов и возвратов. Нехорошо это, чиновник должен мешать.

— А я спрашиваю у судьи, — говорит Миша, — вот вы меня судите за то, что я помог фирме оформить возврат переплаченного налога из бюджета, заключение подписал, а фирму-то саму привлекли? А деньги вернули в бюджет? А судья мне: «Это неважно, у вас ущерб больше миллиарда». А я удивляюсь, как же неважно, если меня засудят за возврат из бюджета денег фирме, которую даже не привлекают и иска к ней нет? Короче, разозлил судью.

Ну как не разозлить такими вопросами?..

Утром нас запускают в камеру.

Ненадолго засыпаю и просыпаюсь от хохота Михаила, он рассказывает свою историю нескольким арестантам, присевшим у стола и разлившим кипяток по кружкам.

— Ну, у меня-то все нормально уже было, должность и все дела, а тут на тебе — тепленькая пошла, — смеется Миша. — Жил не тужил, пришли фээсбэшники и повязали. Срок, говорят, до десяти. А я им говорю: да ладно? Они мне, так тебя сейчас генерал допросит. Какой генерал, удивляюсь, ведите. И вправду, генерал СКР, молодой, сам Никандров, на столе «Верту» и два айфона. Как начал меня жизни учить, а я на телефоны смотрю. Он увидел и давай на меня орать, что я коррупционер. А я на телефоны смотрю и улыбаюсь. Не получился допрос. Закрыли меня в Лефортово.

В Лефортове никто из нас не сидел, всем интересно.

— Слушай. А правда там ковры в коридорах лежат? — спрашивает Серега, тоже москвич, бывший опер.

— Да, и вертухаи здороваются, — отвечает Миша, он будто даже горд немного, рассказывая о Лефортове. — Но поначалу трудно было к коврам привыкать. Не слышно же, что идут к хате. Ты только на толчок присел, а тут глазок раз — и открылся, и на тебя девочка-вертухай смотрит.

Люди удивляются, как это — через глазок унитаз видно? Миша объясняет, что унитазы в Лефортове — конические раковины на виду и ничем не огороженные, прямо перед дверью, а камера — восемь квадратов на двоих.

— Но ничего, потом привык, — снова смеется Михаил.

— Стал шаги слышать? — спрашивает Сергей.

— Нет, внимание обращать перестал, — говорит Миша. — Ты на унитазе сидишь, вертухай на тебя в глазок смотрит, все же делом заняты. Работа у него такая, смотреть, как я оправляюсь.

Я начинаю смеяться.

— Ты чего? — Миша смотрит на меня с интересом.

— Ты представляешь, — говорю я ему, — выходит такой вертухай на пенсию по выслуге в сорок лет, мужик здоровый или женщина, работать еще и работать, приходит по объявлению, у него спрашивают: «А что вы умеете?» — а он им: «Могу посмотреть, как вы какаете».

Все хохочут.

Миша читает. Подолгу. Говорит, что раньше не читал совсем, а вот теперь оторваться не может, жалеет, что много упустил. С собой у него том Гюго, он воспринимает написанное с детской непосредственностью, сопереживает героям, волнуется и возмущается злодействам.

Злодейство ждет и его, один из козлов просит у него книгу на ночь и пропадает. Козел знает, что нас увозят на следующий день, и он спокоен, больше он нас не увидит. Миша переживает, не хочет верить, что сидельцы могут воровать друг у друга.

— Так это ж суки, они без понятий, — объясняет ему Сергей.

Успокоится Миша через день, когда мы будем жестоко осмотрены и обысканы в карантине ИК-13 в Тагиле и у нас отнимут все книги вообще.

Из карантина мы с Мишей попадаем в нарядку.

Это закрытое и официально несуществующее место, где два десятка зэков контролируют труд тысячи таких же. Разнарядка выхода на работу, штатное расписание, учет и контроль нахождения на производстве, ведение электронных баз, прием и отправка этапов. Люди там нужны образованные, со знанием компьютерной грамоты. Лучше, чтобы у них были деньги, офисные расходы высоки.

Но главное — эти люди должны уметь молчать. Зэков в колонии две тысячи, официально работают двести, но это для проверяющих. Фактически работающих в пять раз больше. Они работают на хозяина. Это рабы. И их работу надо организовывать.

Нарядчикам дают привилегии, они могут мыться не один, а два раза в неделю. Им можно ходить по зоне с личными пропусками. Им можно носить вольную обувь и шить персональные робы по размеру. Им помогают с характеристиками и УДО.

Но мы, осмотревшись, через несколько недель решаем уйти. Это слишком даже для зоны, мы не хотим быть погонщиками. Нам грозит ШИЗО, такое не приветствуется.