Алексей Федяров - Человек сидящий

Ранним летним утром на реке очень хорошо. Если день приходит солнечный — над рекой полупрозрачный туман, он почти белый, стоит невысоко, как бы стесняясь расти вверх и обозначая: я здесь, но я так, для порядка, и уже ухожу. Я сижу на берегу с простенькой удочкой, у меня нет хитроумных ловушек для рыбы вроде тех, что мастерят другие мальчишки, меня не волнует, сколько я поймаю, — мне нравится рассвет, берег и неровное подрагивание поплавка на волнах.

В этом месте почти никогда нет рыбаков, оно не считается рыбным, и я, когда мама отпускает, прихожу утром и сижу, пока не наступает день, а рыбы уплывают по своим делам глубоко ко дну и поплавок замирает.

Тогда я отпускаю наловленное: мне жаль этих окуней, они блестят на солнце, как радуга, они — часть реки, света и тумана.

Дорога сюда ведет через лес, в мае здесь можно набрать букетики ландышей для мамы и сестры, а чуть позже появляется клубника. Ягоды висят среди широких листьев, сначала ты замечаешь одну, а присев и присмотревшись, видишь, что их очень много, их тут сотни, а если срываешь нежадно и не ломаешь тонкие стебли — тысячи. Есть эту клубнику надо не торопясь, она должна растаять на языке, тогда время останавливается и ты слышишь каждую птицу в лесу.

Солнце поднимается, и надо идти домой.

Но я просыпаюсь.

Громко играет гимн, это подъем, скоро откроется окошко в двери камеры — кормушка. Откроется с лязгом. Здесь все работаем громко и с лязгом. Я знаю это и знаю, что надо просто привыкнуть.

Вчера вечером меня на улице встретили тени — их было много — и увезли с собой. По дороге молчали. Первым со мной беседовал начальник следственного отдела. Он тоже поначалу долго молчал, а потом много говорил. Ему хотелось, чтобы много говорил я, но я видел, чего он хочет, и он видел, что я все понимаю, это его раздражало, а я думал, какой срок мне предстоит.

Что срок предстоит, я не сомневался. Уголовное дело в производстве госбезопасности. Значит, приговор будет и дело лишь в размере наказания. Судей, способных оправдать по делу, выпущенному с конвейера ФСБ, не осталось.

Я беру из кормушки кружку с кипятком и миску с баландой. Алюминий жжет руки, мне непривычно касаться губами горячего металла. Заставляю себя есть. Нужны силы.

В кабинете следователя людно. Тут опера, они цепляют глазами каждое мое движение. Им неинтересно, виновен я или нет, — я это знаю. Я сам был следователем и сам руководил следователями достаточно долго, чтобы знать: интересна лишь судебная перспектива дела. Моя виновность доказана фактом возбуждения уголовного дела. Теперь нужно лишь, чтобы я признался. Хоть в чем-нибудь. Признание вины — это сакрально, это единственное, чего от меня сейчас будут добиваться.

— Какого адвоката пригласите? — спрашивает следователь.

Он очень вежлив. Показательно, подчеркнуто вежлив.

— Мне не нужен адвокат, — отвечаю я ему в тон. — Вызывайте адвоката по назначению.

Следователь удивлен. Опера тоже. Но вызывают.

Адвокат приезжает быстро. Чего еще ожидать от защитника, работающего по назначению следственного отдела ФСБ.

Защитник по назначению стороны обвинения, работа которого оплачивается по постановлению следователя, — это ли не прекрасно?

Адвокат молод, он вчерашний студент, но держится уверенно. Снимает полушубок и вешает его на плечики в шкаф. Проходит к столику с чайником, берет чашку и наливает себе кофе. Все это он делает спокойно и явно не в первый раз.

— Сахара опять нет? — спрашивает он и, не обращая внимания на молчание следователя в ответ, наконец смотрит на меня, присаживается рядом и протягивает руку. — Петр, — с улыбкой говорит он. — Ну, что делать будем?

Делать мы пока ничего не будем. Только молчание в первые дни оставляет мне шансы хотя бы снизить накал абсурда. Якобы я получил деньги для передачи взятки — суммы для меня гигантской. Но людей, чьи имена мне называют следователи, я не знаю и передать им ничего не мог. Но это неважно.

Это будет неважно и потом, когда найдут и осудят тех, кто взял эти деньги. Я же останусь преступником навсегда. Решение принято сейчас, задолго до приговора. Следствие может длиться год, но судья лишь оформит принятое сейчас не им решение и пойдет домой, а я буду ждать этап.

Понимание неизбежности предстоящих испытаний — жестокое знание. Оно из тех, что несет печали. Но меня оно удержало на плаву в первые дни, которые определили все.