Карлос Сафон - Лабиринт призраков

– Не читал.

– Его мало кто знает. Он считается популярным, но это заблуждение. Мы дочитали книгу поздно вечером. Я отправилась спать и около двух часов ночи почувствовала первые схватки.

– На два месяца раньше срока…

– Меня скрутила чудовищная боль, будто мне распарывали живот кинжалами. В панике я закричала, позвав Давида. Когда он снял одеяло, чтобы взять меня на руки и отнести к доктору, простыни оказались пропитаны кровью.

– Вы добрались до врача?

– Нет.

– А ребенок?

– Девочка. Она родилась мертвой.

– Сочувствую, Ариадна. Может, лучше сделать перерыв и пригласить доктора, чтобы он дал тебе лекарство?

– Нет. Я не хочу прерываться теперь.

– Хорошо. Как развивались события дальше?

– Давид…

– Успокойся, не спеши.

– Давид прижал трупик к груди и заскулил, как раненое животное. Кожа девочки отливала синевой, и она походила на сломанную куклу. Я хотела встать и обнять их, но мне не хватило сил подняться. Под утро, когда начало светать, Давид взял ребенка, посмотрел на меня в последний раз и попросил прощения. Потом он вышел из дома. Я доковыляла до окна. Я видела, как он спускался по лестнице среди скал к пристани. Деревянный ялик был пришвартован в ее дальнем конце. Давид сел в лодку с телом ребенка, завернутым в какие-то тряпки, и начал грести в открытое море, глядя в мою сторону. Я замахала рукой в надежде, что он увидит меня и вернется. Давид продолжал грести и остановился, когда отплыл от берега метров на сто. Солнце уже вставало над морем, превратив его в огненное озеро. Я видела силуэт Давида. Он нагнулся, поднял что-то снизу и несколько раз ударил в днище лодки. Она затонула в считаные минуты. Давид сидел в ялике неподвижно, обнимая ребенка и не спуская с меня глаз, пока волны не поглотили их навсегда.

– Что ты сделала потом?

– Я потеряла много крови и очень ослабела. Пару дней я лежала в жару, и мне чудилось, будто разыгравшаяся в бухте трагедия была кошмарным сном, вот-вот откроется дверь и Давид вернется. Позднее, когда снова смогла вставать и ходить, я начала каждый день спускаться на пляж. И ждать.

– Ждать?

– Их возвращения. Вы подумаете, наверное, что я тоже сошла с ума, как Давид.

– Нет. Ничего подобного.

– Фермеры, ежедневно приезжавшие к ресторану, видели меня на берегу и подходили спросить, что со мной. Они дарили мне продукты. Говорили, что я плохо выгляжу, и предлагали отвезти в больницу в Сан-Фелиу. Наверное, это они вызвали жандармов. Дежурный патруль нашел меня спящей на пляже и доставил в больницу. У меня обнаружили переохлаждение, начинавшийся бронхит и внутреннее кровотечение, которое свело бы меня в могилу меньше чем за двенадцать часов, не попади я в руки врачей. Я не сказала, кто я такая, но установить мою личность не составило труда. Меня объявили в розыск, и ориентировки с моей фотографией лежали в каждом участке и комиссариате. Меня положили в больницу, где я провела две недели.

– Родители приезжали навестить тебя?

– Они не мои родители.

– Я имею в виду супругов Убач.

– Нет. Когда меня наконец выписали, двое полицейских на «скорой помощи» доставили меня обратно в Мадрид, в особняк Убачей.

– Что сказали Убачи, увидев тебя?

– Сеньора – она требовала, чтобы я называла ее именно так, – плюнула мне в лицо и обозвала грязной неблагодарной тварью. Убач позвал меня в свой кабинет. За все время разговора он так и не удосужился поднять взгляд от столешницы письменного стола. Убач сообщил, что меня поместят в монастырскую школу близ Эскориала и мне разрешат погостить дома в рождественские праздники при условии, что я буду хорошо себя вести.

– Сколько времени ты провела в интернате?

– Три недели.

– Почему так мало?

– Директору стало известно, что я сообщила обо всем, что со мной приключилось, Ане Марии, соседке по комнате.

– Что ты ей рассказала?

– Все.

– Она тебе поверила?

– Да. Ее судьба в чем-то напоминала мою. Практически всех девочек в интернате объединяли похожие обстоятельства жизни.

– И что дальше?

– Через несколько дней Ану Марию нашли в петле на чердаке школы. Ей исполнилось шестнадцать лет.

– Самоубийство?

– А вы как думаете?

– А ты? Что сделали с тобой?

– Вернули в дом банкира.

– И что?

– Убач влепил мне пощечину и запер в моей комнате. Пригрозил, что, если я еще раз посмею оболгать его, он засадит меня в сумасшедший дом до конца жизни.

– А что ты ответила?

– Ничего. В ту же ночь я выбралась из своей спальни через окно и заперла на ключ покои на третьем этаже, где почивали супруги Убач. Затем спустилась в кухню и открыла газовые вентили. В подвале хранились канистры с керосином для генератора. Я обошла весь первый этаж, обрызгав керосином пол и стены. А потом подожгла занавески и вышла в сад.