Харри Мулиш - Расплата

Дом превратили в бастион. Все окна нижнего этажа были наглухо забиты досками, в верхних этажах не осталось ни одного целого стекла, а на крыше можно было видеть мужчин в касках. Иногда там появлялись и женщины, что вызывало удесятеренный рев толпы. Тот, кто хотел войти в это здание или выйти из него, должен был позаботиться о надежной полицейской защите. Полиция с резиновыми дубинками и пистолетами пыталась отогнать толпу на другую сторону канала, но полицейские и сами рисковали из-за града камней, непрестанно летавших в воздухе. Мужчины, стоявшие на крыше, тоже бросали камни — те, что прежде попали через окна внутрь; струей воды из брандспойта они отгоняли группы людей, слишком близко подходивших к дому. По каналу постоянно дрейфовала серая полицейская лодка, чтобы вылавливать упавших в воду.

Но Антон не интересовался всей этой кутерьмой и, конечно, не принимал в ней участия. А когда при нем заводили разговор об этом — делал вид, что его это не касается. Он не мог освободиться от чувства, что все это, хотя и было ужасно, напоминало детскую игру. Кроме того, ему казалось, что, на самом деле, большинство было очень довольно тем, что случилось в Будапеште: это подтверждало их мнение о коммунизме. И, конечно, у всех на уме было одно: как бы произвести побольше шума. Узкая улица, на которой жил Антон, использовалась, чтобы подойти к зданию с тыла, с Принцева канала, откуда, как рассказывал торговец рыбой, они тоже нападали, и даже бросали бутылки с бензином. Доведенный шумом до отчаяния, Антон отправился в кино, на «Седьмую печать», а вернувшись домой, поставил громкую музыку: Вторую симфонию Малера. Но шум не прекратился и ночью. Антон даже решил провести следующую ночь на Аллее Аполлона, где было спокойно, но после подумал, что вряд ли все это будет продолжаться еще одну ночь, и вечером после работы поехал домой.

Темнело, и в окнах видны были зажженные свечи. На многих домах висели приспущенные в знак траура флаги. Чтобы обезопасить мотороллер, он припарковал его подальше от дома и пешком пошел в сторону своей улицы.

Народу стало еще больше, и все были возбуждены сильнее, чем накануне. С трудом пробился Антон сквозь толпу к своей двери. Но тут со стороны Императорского канала выехали полицейские машины и двинулись, сигналя ревущими сиренами и зажженными фарами, на толпу, газуя, тормозя, снова газуя, появилась конная полиция с обнаженными саблями, мотоциклы с колясками въезжали на тротуары, съезжали с тротуаров, и, свешиваясь с них, полицейские в шлемах били людей длинными черными дубинками. Началась паника, люди метались меж домами, но Антон, к своему удивлению, заметил, что сам он успокоился. Сперва он был несколько возбужден, но теперь, когда вокруг царили избиение и крики и люди падали, сбитые с ног, или, окровавленные, пытались укрыться в безопасном месте, он почувствовал странную покорность обстоятельствам. В маленький открытый коридорчик, куда кроме его двери выходила дверь рыбного магазина, набилось не меньше дюжины человек. Он был прижат спиною к двери своего дома. Ключ он держал в руке, но понятно было, что, если ему и удастся развернуться, открывать дверь нельзя, потому что толпа эта в одно мгновение заполнит и лестницу, и комнаты, а когда их удастся выставить вон, он многого недосчитается. Прямо перед ним стоял здоровенный парень, спиною изо всех сил прижимавший его к двери; но на самом деле и на парня тоже давили — те, кто стоял дальше. В правой руке парня был большой серый булыжник, который ему приходилось держать на уровне плеча. Чтобы в давке ему не сломали ненароком нос и чтобы иметь возможность дышать, Антону пришлось повернуть голову вбок, но краем глаза он видел грязные ногти и мозоли на пальцах парня.

Вдруг все отхлынули от двери. Парень оглянулся — может быть, хотел посмотреть, кого это он все время прижимал спиной, — вышел на середину улицы, снова оглянулся и остановился.

— Привет, Тон, — сказал он.

Антон вгляделся в широкое, грубое лицо. И вдруг узнал его.

— Привет, Факе.

Несколько секунд они смотрели друг на друга: Факе — с булыжником в руке, Антон — с ключом. Суматоха на улице продолжалась, но центр побоища переместился ближе к Принцеву каналу.

— Пошли наверх, — сказал Антон.

Факе колебался. Он посмотрел налево и направо, словно никак не мог расстаться со всем этим, но понял, что у него нет другого выхода.

— Только ненадолго.

Поднимаясь по лестнице, Антон слышал за собою тяжелые шаги по деревянным ступеням, и ему трудно было осознать, что это и в самом деле Факе Плуг. Он никогда не вспоминал о нем, в то время как Факе, конечно, продолжал существовать в этом мире. Они не пожали друг другу руки. О чем они будут говорить? Господи, зачем он его пригласил? Они вошли в комнату, Антон зажег свет и задернул шторы.