Матти Фридман - Кодекс Алеппо

У себя в доме Шамош поделился со мной своей уверенностью в том, что большинство листов «Короны» разобрали люди из Алеппо. О скрытности алеппской общины он сказал так: «Если есть возможность укрыть правду, зачем же ее открывать? Правда – вещь опасная».

В 1989 году Первый (общественный) канал израильского телевидения планировал съемку документального фильма о пропавших листах «Короны». Съемочная группа обратилась за помощью к Рафи Саттону, алеппскому еврею с многолетним стажем разведчика.

К этому времени Саттон уже завершил свою успешную карьеру, в том числе и работу в качестве агента Моссада в Европе, начавшуюся в 1969 году, – в то время агенты спецслужб расставляли свои сети в среде палестинцев и других арабов за пределами Израиля. Многие израильские агенты были, как и Саттон, евреями из арабских стран. Он служил в Европе в период, последовавший за убийством израильских спортсменов на Мюнхенской олимпиаде 1972 года, когда сотрудники Моссада охотились на членов Организации освобождения Палестины в Риме, Париже, на Кипре и в других точках мира и уничтожали их. Как-то раз я спросил Саттона про одну книгу, где описывались детали такой безжалостной расправы, и он резко меня осадил, сказав, что все сделано «как надо». Но обычно Саттон почти ничего не говорил о своей работе в Моссаде, кроме того, что она напоминала его деятельность в Иерусалиме, которая заключалась в управлении агентурной сетью. Его старинный приятель рассказал мне, что в Европе Саттон обычно скрывался под арабским именем, нанося случайные визиты жене и детям, которые незаметно жили где-то на континенте. В Израиль он вернулся в 1975 году. Через какое-то время после того, как мы с ним познакомились, Саттон признался мне, что воспоминания об одном длительном нелегальном пребывании в арабской стране и по сей день будят его по ночам.

С возрастом интерес Саттона к своим алеппским корням усиливался, и потому он сразу согласился на предложение Первого канала. Он воспринял это как разведывательную миссию, пусть и порученную ему телевидением, а не Моссадом, и на сей раз не секретную, а максимально открытую. В результате возникла малобюджетная телепередача минут на сорок, нечто похожее на растянутый эпизод из передачи «60 минут» [34], которая ближе всего подошла к методическому расследованию судьбы «Короны». Хотя результаты этого расследования и не были однозначными, на сегодняшний день это один из наиболее важных источников информации, доступных любому, кто интересуется этой историей. С тех пор почти все, у кого были взяты тогда интервью, умерли.

Впервые я увидел эту передачу (которую потом просмотрел раз десять) в гостиной Саттона. Когда он попытался мне ее показать, оказалось, что его видеомагнитофон барахлит. Он стоял, нажимая на кнопки, и раздраженно глядел на этот прибор.

– А ты что, в Моссаде техникой не занимался? – поддразнил его я. К этому времени мы уже были друзьями. Он на меня даже не взглянул.

– Я занимался людьми, – пробормотал он.

Целью Саттона было проследить хронологию всего случившегося с «Короной» после погрома, в том числе определить, когда пропали листы и когда обнаружили пропажу. Опираясь на свои воспоминания и используя связи в алеппской общине, он составил и показал мне список целей и объектов, с досадой заметив, как много важных участников этих событий уже ушло из жизни: умер торговец сырами Фахам, не было в живых и смотрителя синагоги и двух алеппских раввинов, Тавила и Заафрани.

Подобно другим встречавшимся мне старым разведчикам, Саттон разрывался между привычкой хранить секреты и желанием рассказывать истории, которые, как он знал, того стоили. Огни рампы явно ему нравились; на экране телевизора он разыгрывал из себя сотрудника Моссада, который в длинном черном пальто и темных очках шныряет по улицам, сидит в вестибюлях отелей, бросает на допрашиваемого пронзительные взгляды из-под очков.

В одном из телевизионных интервью его называли «туристом» и показывали со спины, скрывая лицо. Сперва голос за кадром объявил, что Саттон и его собеседник находятся «в одной из стран Европы». На самом деле все происходило в Тель-Авиве и собеседником Саттона был Эдмонд Коэн: его семья прятала «Корону», а он был тем человеком, который лично отнес ее Фахаму, когда тот собрался уезжать. Коэн оставался в Алеппо, когда оттуда уже уехали почти все евреи; он покинул город недавно, и эта анонимность и тайна его местонахождения объяснялись опасениями, что если власти Сирии узнают о бегстве Коэна в Израиль, то могут пострадать его родственники, которые еще оставались на родине. Как почти все члены алеппской общины, связанные со спасением манускрипта и переправкой его в Израиль, Коэн держался уклончиво. Беседа шла на сирийском диалекте арабского.