Душан Калич - Современная югославская повесть. 70-е годы

Голос его вдруг смягчился, но Филипп воспринял это как лукавство.

— К тому же, — продолжал Генрих, — неужели необходимо говорить вам о целях вашей эмиграции — они куда возвышеннее, и вы сами должны были настраивать Хельгу на то, чтобы не случилось подобного.

— Выражайтесь определеннее, господин Штраус. Вы хотите сказать, что мне нужно оставить вашу племянницу, или обвиняете меня в чем-то, что считаете только моей виной?

Покраснев от гнева — его так бесцеремонно прервали, — Генрих поднялся с кресла, но, взяв себя в руки, спокойно сказал:

— Оставьте ее в покое. Завтра она уедет со мной в Зальцбург, а оттуда вернется в Мюнхен. Могу я что-нибудь сделать для вас?

Филипп покачал головой. Он взял с соседнего стула шляпу и встал.

— Может, все-таки что-нибудь, — торопливо продолжал Генрих, опускаясь в кресло. Он выдвинул ящик стола и достал конверт с грифом немецкого Красного Креста. — Как-то Хельга говорила мне, что вас интересует судьба майора Фреда Шмидта…

Филипп озадаченно глянул на конверт. Имя, которое назвал Генрих, задело его сильнее всех обид, высказанных ему только что. В голове молнией пронесся разговор с Хельгой о майоре. Он не был уверен, что не открыл ей подлинной причины своего интереса к судьбе этого немецкого офицера.

— Что вы знаете об этом?! — спросил он, задыхаясь.

Генрих не ответил. Он посмотрел на незапечатанный конверт, положил его возле рук Филиппа — тот опирался на край стола — и, словно больше его ничто не касалось, спокойно принялся чистить свою потухшую трубку.

— Неужели вам Хельга ничего не рассказала?.. Что вас заставило заняться розыском майора Шмидта? — спросил Филипп уже почти безразлично, без того волнения в голосе, с каким поставил первый вопрос. Теперь он думал о содержании письма в белом конверте. Ладони его вспотели, пальцы судорожно подергивались возле такого обычного кусочка бумаги, содержащего в себе долгожданную весть и вместе с тем ответ на вопрос: останется ли и дальше его жизнь связанной с неизвестностью, с судьбой заблудившихся эшелонов и метаниями, с тем, что он сам называл наиглупейшей иллюзией — хотя был вынужден верить в нее, будучи не в состоянии противиться самому себе, — или это письмо поможет ему вернуться к действительности, где он разберется в самом себе и с самим собою и обретет хоть какую-то надежность в своей неверно скроенной жизни…

Голос Генриха вернул его к действительности из мучительного отсутствия.

— В конверте ваша виза, которую вы так долго ждали…

Сказал он это уверенно, и нельзя было не признать, что этот старый адвокатский лис знает о нем все до тонкостей. Однако известие это было куда значительнее, важнее, чем считал Генрих, да и все прочие, даже те, ради которых это сообщение о судьбе майора Шмидта было ему необходимо. Деятельный Генрих удивительно подметил: виза, которую он так долго ждал. Филипп взглянул на него, но не с целью укорить за призвук иронии, которая чувствовалась в его словах вместе со сдерживаемым возмущением: «Зачем вы, черт побери, обманывали мою племянницу и себя, раз вы ждали это?!» Филипп хотел поблагодарить его, но не знал, как это сделать, чтобы тот не воспользовался его радостью как еще одним аргументом в своем обвинении. А у него уже не было сил бороться с ним. И мысли его остановились. Было такое ощущение, будто он плывет в облаках приторного дыма, валившего из трубки Генриха.

— Черт побери, — нетерпеливо воскликнул Генрих, — загляните же, наконец, в конверт!

Он взял со стола конверт. Адрес — канцелярия Генриха в Линце. В конверте было краткое извещение:

«Майор Фред В. Шмидт числится в списках пропавших без вести во время войны».

Пристально вглядываясь в эти слова, он слышал голос адвоката:

— Не знаю и не желаю знать, что вас связывало с этим офицером, но могу вам сказать, ему наверняка, даже если он чудом остался жив, и в голову не придет выступить свидетелем против нас. К этому выводу вы и сами могли бы прийти, господин Ивич. Его свидетельство означало бы обвинение против самого себя. Майор Фреди Шмидт работал на гестапо. Что касается его, здесь вы можете быть спокойны и уверенно идти своим путем. Должен вам сказать еще кое-что. Только Хельга могла поверить в вашу наивность. Если вас и впрямь что-то интересовало в том майоре, так это архив его канцелярии.

Он посмотрел адвокату в лицо, самодовольное и надменное, с раскрасневшимися щеками. И Филиппу захотелось влепить ему оплеуху, но он понимал, что этим ничего не достигнет, разве только того, что Генрих, используя свои связи с союзническими военными властями, пожалуй, упрячет его в лагерь для перемещенных лиц. Он промолчал и спокойно сел в кресло.