Душан Калич - Современная югославская повесть. 70-е годы

Убей себя или его…

Убей его! Найди его и убей! Твой поезд отходит каждый день в пять часов вечера…»

— Дяденька, купите шарик для ребенка… дети любят шарики. Мои шары хорошо летают… Посмотрите! — накинулась на него маленькая продавщица, двигаясь спиной вперед и размахивая перед его лицом связкой разноцветных воздушных шаров.

«…Шмидт мертв… Они обманывают меня, говоря, что у них есть мое досье… Немцы сожгли все досье… Васич — это досье…»

— Вам я уступлю… Сколько у вас детей?

Филипп замахал руками, точно защищаясь от роя надоедливой мошкары, и разогнал шарики. Некоторые сорвались и полетели. Маленькая продавщица побежала за ними.

«…Васич — твое живое досье… Иди и ищи его… Ты должен найти его, пусть тебе придется ползти на коленях и грызть боярышник в Венском лесу… Повесь его, а не себя… Уничтожь эту последнюю страницу твоего прошлого и начни все сначала… Сначала! Для этого начала у тебя уже есть билет в кармане… Поезд отходит ежедневно в пять…»

— Хелло, мистер! — окликнул его кто-то. — Габи, это же наш знакомый с карусели…

Негр и его приятельница стояли перед ним. В руках у них были шары на длинной бечевке. Маленькая продавщица благодарно улыбалась им. Негр взял еще несколько шаров из ее связки и подал Филиппу.

— Отнесите их своим детям, мистер, — сказал он.

— О, Сэм, может быть, у господина нет детей, — сказала девушка.

— А может, у него, как и у меня, есть подружка, которая любит воздушные шары, — добродушно засмеялся негр.

— Сэм, Сэм, ты ведешь себя как ребенок… Господин может обидеться.

— Видите ли, мистер, женщины всегда думают хуже, чем есть на самом деле… Скажите ей, что я не обидел вас.

Филипп посмотрел на шары и грустно усмехнулся. Негр, довольный, похлопал его по плечу, достал бумажник и заплатил маленькой продавщице.

— До свиданья, мистер, — козырнул он, обнял свою подружку и пошел с ней навстречу новым радостям.

Девочка с шарами весело поскакала, оглядываясь на Филиппа, который, судя по ее озорной улыбке, казался ей смешным с шариками в руках.

Он не глядел ни на девочку, ни на веселого негра с девушкой. Он вернулся к беседе со своей тенью — теперь его тень сопровождали тени шаров, придавая ей удивительный, фантастический облик. Сбитый с толку ее размерами и формой, он усомнился, его ли это тень. Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не идет ли кто рядом с ним или за ним, не шутит ли кто, играя со своей и его тенью. Однако поблизости не было никого.

В той части аллеи он был один со своей тенью и тенями шаров. Оглядываясь то и дело, он вдруг замер, оцепенел, точно оказавшись лицом к лицу с призраком, поднявшимся из-под земли и преградившим ему путь. Он крепко зажмурился, а когда открыл глаза, посмотрел дальше головы своей тени. Теперь он ясно видел — шагах в двух от него на земле лежит большой бумажник черной кожи. Он видел его отчетливо. Кожа блестела, хотя на него падала тень от головы. А тени воздушных шаров — точно хоровод ведьм — вились вокруг него. Они улетали ввысь, кружили, вновь возвращались, нюхали его, словно живые, с недоверием принимая этот волшебный дар, упавший с полночного неба ярмарочного безумия, который, как бывает обычно на ярмарке, — чуть потянешься взять его — исчезнет, словно заяц у иллюзиониста в шляпе. А в самом деле не чудо ли это? Неужели до сих пор никто не заметил его?! Неужели никакая другая тень не споткнулась о него? Сердце билось часто-часто.

Неожиданно носок ботинка задел бумажник. Он перевернулся и, тихонько шмякнув, вызывающе распахнулся. Ботинки его не заметили. Прошли дальше, влекомые музыкой. Чудо? Нет. «Он твой. От тебя на расстоянии искушения. Никогда ты этого не делал… Ты неловкий, и тебя могут заметить… Ангел твоего счастья давно сложил крылья. Тебя схватят и отведут в тюрьму. Васич в твое досье вложит еще одну страницу: вор…

Убей себя или его…

Всего-навсего еще одна сторона искушения. Зато этот бумажник поможет тебе найти Васича! К другой стороне искушения повернись спиной».

Бечевка, к которой были привязаны шары, выскользнула из руки. Шары взметнулись в ярмарочное небо и словно сняли спазм совести. Он не глянул им вслед. Чуть пригнулся, сделал шаг, точно намереваясь наступить на голову своей тени. Затем наклонился, якобы затянуть шнурок на ботинке согнутой ноги, и внимательно огляделся. Он был один на один со своей тенью, и она теперь была бы совсем обычной, как тени людей, проходивших чуть дальше от него, если бы он не находился в таком нелепом положении, из-за чего руки его ужасно дрожали, а ноги словно отнялись.