Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

— Хватит! — Еве действительно хватит. — Если ты встал с левой ноги, я не обязана от этого страдать. С самого утра…

— Ева, — произносит он почти умоляюще, — ну, Ева, ей-богу, пойми наконец…

— Мирослав, смени пластинку…

— Видишь ли, Ева, — он все же решает прокрутить пластинку до конца. — Если бы люди сексуально общались, это было бы общественное, а не их сугубо личное дело. Не так ли? Подумай сама. Опять же — любовью не занимаются, потому что заниматься можно, скажем, музыкой или в университете. Улавливаешь?

Ева, не говоря ни слова, исчезает в спальне. Он идет за ней и прислоняется к дверному косяку.

— Нет, Ева, выясним этот вопрос раз и навсегда.

— Мне все ясно, Мирослав! — отрезает она, сердито набрасывая покрывало на двуспальную кровать в стиле Людовика XVI.

— Какая глупость — спят! Подумай только: если б любовники спали, они бы, извини, не совокуплялись!

Он садится за грязный стол.

— Люди будут совокупляться, — продолжает он, машинально собирая со стола крошки, — сколько бы их ни травили пестицидами и ни пичкали супами из пакетиков, искусственными приправами и прочим дерьмецом… Вот и сейчас, — он снова встает, — в эту самую секунду люди совокупляются по всему свету. Всюду, куда пальцем ни ткни, прикоснешься к голым, задыхающимся, пыхтящим, слившимся телам. А в этом всеобщем сексуальном бедламе, господи, чего только нет. Но это уже дело вкуса и некоторых особенностей. Массовость остается. Могу поспорить, что даже у нас на пятнадцатом этаже кто-нибудь сейчас занят этим. И внизу, на первом этаже. И на Лашчине. И на Карабурме. И в Каштель-Гомилице. И в Шри-Ланке…

Шри-Ланку он, разумеется, взял с банки ананасового компота. Оторвав взгляд от наклейки, смотрит на Еву. Как бы окаменев, она стоит в дверях спальни и кажется нереальной. Словно статуя непорочной, безгрешной и всемогущей Бистрицкой Богоматери, чей лик он хранит в памяти с детства. В первый момент ему делается не по себе, но сразу же затем он понимает всю нелепость сравнения: Богоматерь в бигуди и в халате с глубоким декольте!

— Переборщил я, а? — Он меняет тактику.

Подходит к Еве. Берет за руку. Щиплет бедро. Прихватывает губами ухо (чуть не прикусив при этом пластмассовые бигуди!). Гладит по волосам. Берет за другую руку. Надеется, значит, застать ее врасплох. Расчет хитрый: удар слева, удар справа — вот и устоит на месте. Хотя ему в высшей степени ясно, что Ева всегда на месте и без этих его ударов.

В словесной перепалке он вдруг обнаруживает, что, несмотря на всю работу по дому, рука у Евы нежная и мягкая, а сейчас в его ручище она подрагивает и становится горячей… Еще он замечает, что ногти у Евы аккуратно покрыты лаком. И когда она, черт побери, все успевает? Бигуди, маникюр, завтрак (к тому же превосходный!), выстиранные (его) рубашки (висящие на балконе с разноцветными пластмассовыми прищепочками), убранная квартира, на кресле приготовленная для Саницы одежда… А он? Собственные мысли в порядок привести не может, в самом себе разобраться (похоже, так никогда и не разберется), не то что вокруг…

— Миро, — говорит Ева. — Да, Миро, это возраст.

— Какой еще возраст? — отстранившись, удивленно переспрашивает он.

— Подумай сам. В определенном возрасте мужчина начинает ощущать перемены биологического порядка. Появляется потребность в самоутверждении… Чрезмерное желание доказать свою мужественность… Я читала об этом.

— Да ты про что, Ева?!

— Серьезно тебе говорю. Из добрых побуждений.

— О чем ты, несчастная, какое самоутверждение, какое желание доказать свою мужественность?! В моем-то возрасте? Что с тобой, Ева? Да мне же всего… Да я же… А знаешь ли ты, Ева, что этот самый красавчик с телевидения, с которым путается Эльвира, старше меня почти…

— Кто с кем путается? — спрашивает Саница, неожиданно появляясь из своей комнаты.

Неловким движением руки он задевает банку с ананасовым компотом, и мгновенно у его ног оказывается вся Шри-Ланка, сладкая и липкая, с кружочками ананаса, словно крошечными, правильной формы островами.

— Что ты сказала? — собравшись с духом, спрашивает он собственную дочурку, которая подсмеивается над его милой неуклюжестью. Ну почему всемогущая Ева не придет ему на помощь?

Так, значит! Вот они, Евины штучки. Ишь как выкрутилась из возникшей ситуации, этакого семейного бедствия. Склонившись над лужей пролитого на паркет компота с губкой в руке, она мудро избежала грозившей ее родительскому авторитету опасности. Молодец, это она умеет: чуть что — в кусты. А положение трудное, черт возьми, труднее не бывает. Как из него выбраться? Хоть бы соломинку протянула. Но нет, ей что за дело! Ворчит себе потихоньку на компотную лужу, от которой на их дорогом ковре (только в прошлом месяце рассчитались) останется пятно, собирает губкой жидкость и не обращает на него никакого внимания. Пусть выкручивается как знает, пусть барахтается, мучается, пусть, лишь бы все было как положено с педагогической родительской точки зрения.