Стивен Роули: Лили и осьминог

Мое тело сражается с разумом за отдых. Веки тяжелеют, но я почему-то борюсь со сном, сам не знаю, почему. Мне нужен сон. Отчаянно нужен. Может, я боюсь попасть на «Рыбачить не вредно» теперь, когда я знаю, что все закончилось совсем не так, как я надеялся. Что из этого плавания домой мы не вернемся.

Наконец я поднимаюсь с дивана и бесцельно блуждаю по дому, выключая свет везде, где он горит.

Зайдя на кухню, я вижу на линолеуме красный мячик, и на глаза снова наворачиваются слезы. Наклоняюсь за ним. Невероятно, но он вделан в пол, будто меч в камень. Требуется немало времени, чтобы поднять его, но как Артур, я совершаю этот подвиг и прячу мячик в тот же ящик, где хранится ее корм.

И выключаю свет на кухне.

Ей было двенадцать с половиной человеческих лет, или восемьдесят семь собачьих.

Мне сорок два или двести девяносто четыре года.

Вместе мы провели двенадцать великолепных лет. То есть восемьдесят четыре по собачьему счету.

Это целая жизнь, хоть собачьи годы и проходят слишком быстро.

Сердце судит не по тому, как сильно ты любишь, а по тому, как сильно любят тебя.

Препаратов будет два. От второго ее сердце остановится .

Спокойной ночи, мой милый кутенок.

Спокойной ночи, мартышка.

Спокойной ночи, глупая гусыня.

Спокойной ночи, мышонок.

Спокойной ночи, фасолинка.

Спокойной ночи, Лили.

Тебя любили всем сердцем.

Август

Я уже почти припарковался, и тут до меня доходит: я не знаю точно, на какой из двух «Старбаксов» мы договорились. Сейчас без двух минут три, назначенное время нашей встречи почти наступило, и мне, пожалуй, стоит надеяться, что речь шла о ближайшей из кофеен, хотя дальняя гораздо больше подходит для первого свидания. По крайней мере, там мы могли бы сесть на воздухе. Как так получилось, что два «Старбакса» находятся рядом? Один из них – в книжном «Барнс и Нобл», вот как. «Старбакс» вприкуску с книгами. Я быстро отправляю смску, а сам иду в направлении обоих «Старбаксов». В ответной смске он спрашивает: « Может, лучше замороженного йогурта ?» Я отвечаю: « Давай » и шагаю к дальнему «Старбаксу», поскольку он ближе к замороженному йогурту, хотя теперь, похоже, с вопросом о месте встречи все окончательно запуталось.

Прошел месяц со дня смерти Лили.

До сих пор я держался молодцом. Принял мамино приглашение побывать дома. Согласовал поездку по времени с Мередит, и мы все вместе провели несколько ленивых дней, наслаждаясь летом в Мэне, и никто не требовал от меня участвовать в разговоре или смеяться, если мне не хотелось. После возвращения я с жаром взялся за дела – работу, тренировки (много занимался бегом – куда? от кого?), встречи с друзьями. Ну и свидания заодно. Их было несколько, все первые, ни одного второго – ввиду полного отсутствия интереса с моей стороны. (Все они проходили в дневное время, так что это обычное явление, когда я не пью). Все это не значит, что мрачных дней не было вовсе – были и они, и одинокие ночи, и ужасные кошмары, но я каким-то чудом прорвался и продолжал идти вперед. Казалось, это очень важно – вернуться в мир, вдали от которого я пробыл слишком долго.

Я боялся сегодняшнего дня, месяца со дня смерти Лили, но никак не ожидал, что он станет для меня настолько оглушающим ударом. Наверное, и свидание я назначил только потому, что пытался хоть чем-нибудь отвлечься. Не то чтобы мне не понравились его фотографии. Не то чтобы наша переписка не доставила мне удовольствия. Наверное, меня привлекло его имя: Байрон. Как у поэта. Романтичное. В последнее время я много читал о лорде Байроне; у него был ньюфаундленд по кличке Боцман, который вдохновил его на одно из самых известных произведений – «Эпитафия собаке». « Здесь покоятся останки того, кто обладал Красотой, а не Тщеславием, Силой, а не Наглостью, Отвагой, а не Свирепостью, и всеми добродетелями Человека, а не его Пороками ». Видимо, Боцман был во многом похож на Лили.

По-моему, то, что человека, с которым я встречаюсь, зовут Байрон, – это некий знак. Он поймет меня и всю глубину моей боли. Будет говорить о стихах, настоящей волнующей поэзии, а не отделываться дежурными банальностями. А пока я сам не понимаю, что делаю, и продолжаю идти к дальнему из двух «Старбаксов», ближнему к замороженным йогуртам.

Видимо, живу. Дышу. Кажется, я почти готов начать заново. И не машинально, в силу привычки, а по-настоящему.

Зигзагами я прохожу насквозь знаменитый фермерский рынок Лос-Анджелеса (больше похожий на открытый фуд-корт), опаздываю уже на несколько минут, всюду толпы народу, до сих пор неизвестно толком, где мы встречаемся, а я вдруг смотрю на собственные ноги и обнаруживаю, что на мне желтые штаны. Желтые. Не может быть. Порой я сам не знаю, о чем думаю. Штанины подвернуты, сверху темно-синяя тенниска, и все вместе выглядит так, словно я только что подвел к причалу свою яхту, и теперь меня наверняка примут за мудака. Может, стоило бы отменить свидание или хотя бы отложить, чтобы я успел съездить домой переодеться, но неохота тратить силы, вдобавок это свидание главным образом чтобы отвлечься, и когда я обхожу последний прилавок (кто-то продает гигантские баклажаны, скорее круглые, чем удлиненные), я вижу его, небрежно прислонившегося к стене, и внутренний голос говорит: а вот и ты.