Стивен Роули - Лили и осьминог

Пока я сижу в машине, это правда.

Как только войду в дом, станет неправдой.

Пока я сижу в машине, это правда.

Я так усердно убеждаю себя, что когда наконец набираюсь смелости и вхожу в дом, то стою в темноте, не решаясь включить свет или сделать хоть что-нибудь, способное разрушить иллюзию. Наконец, когда темнота становится оглушающе невыносимой, я шепчу:

– Лили?

Тишина.

Конечно, ответа нет.

Я выхожу из машины.

23:00

В морозильнике пустая бутылка из-под водки, и я понятия не имею, почему она там лежит и почему она пуста. Бросаю ее в мусорное ведро. Потом беру неоткупоренную бутылку водки из шкафа и последнее пиво из холодильника, сливаю их содержимое в раковину. Еще до того, как приступаю к скорбной задаче – начинаю убирать лежанку Лили с глаз долой в стенной шкаф. Беру ее плед с рисунком из отпечатков лап, подношу к лицу, глубоко вдыхаю, аккуратно сворачиваю и кладу на стопку белья, предназначенного для стирки. Поднимаю с пола ее миски для воды и корма. Даже не мою их, просто опорожняю и убираю в ящик. Под миской для еды обнаруживается завалявшаяся гранула корма.

Незаконченное дело.

Моя постель не заправлена. Посередине – гнездо из полотенец, в котором Лили провела свою последнюю ночь. Снимаю постельное белье и под полотенцами и простыней нахожу пустой пакет для мусора. Не помню ни как я его туда положил, ни как вообще до этого додумался. Переворачиваю матрас, хоть он и сухой, чтобы застелить постель чистым бельем.

Постепенно вымарываю события того дня.

Принимаю горячий душ, долго стою под струями воды. Отчетливо сознаю, что смываю ее с себя, с тех мест, которыми мы в последний раз соприкоснулись. Полностью отключаю холодную воду, пока горячая не становится обжигающей, и только когда боль уже нестерпима, поворачиваю холодный кран и снова делаю температуру воды умеренной.

Выхожу из душа, забыв даже вытереться, останавливаюсь у открытого окна на душном июльском воздухе и смотрю в темноту на заднем дворе дома. Завтра пятница – терапия у Дженни. Как я буду рассказывать ей об этом?

По пятницам мы играем в «Монополию» .

Я нахожу на полу шорты, плюхаюсь на диван и включаю телевизор. Смотрю на свои ноги: они расставлены так, чтобы осталось уютное местечко для Лили – куда она обязательно наступила бы, повернулась три раза вокруг своей оси и завалилась спать, пристроив подбородок на моем согнутом колене. Вот и теперь я сижу так же. А раньше никогда не сидел. А теперь сижу. Лили меня перевоспитала.

Какой смысл скорбеть заранее? Вот о чем я спрошу у Дженни. Если смысл в том, чтобы смягчить скорбь, которую я чувствую сейчас, – сделать ее приемлемой, размазать более тонким слоем, чтобы с ней было проще справиться, – то скорбеть заранее было абсолютно бесполезно. Если бы я отдалился еще несколько недель назад, разве не было бы мне легче окончательно отдалиться сегодня?

Препаратов будет два .

Мне хочется вернуться в промежуток между ними. После первого, когда она перестала ощущать боль и просто парила на мирном облаке сна. И перед вторым, пока ее сердце еще билось, грудь поднималась и опадала, розовый язык был еще надежно спрятан между сомкнутых челюстей.

Надвигается полночь, мне хочется остановить часы. Завтра – первый день из тех, которые Лили никогда не увидит. Желание сбежать становится нестерпимым.

Осьминог явился, пока я был в отъезде. Все это время я терзался угрызениями совести, чувствовал себя виноватым, а теперь меня вдруг захлестывает волна злости на Лили. Раньше она лаяла на почтальона, лаяла на ветер и на каждую проезжающую мимо машину. Бросалась к входной двери, чтобы отпугнуть возможных врагов, ее нелепое вытянутое тело напрягалось от готовности к атаке, нос вжимался в щели деревянных жалюзи, чтобы учуять опасность, и лаяла она, как настоящий, большой сторожевой пес. Неслась к двери, стоило мне только переступить порог. Была такой бдительной, когда слышала в ночи какой-нибудь шум. И по ходу дела старела. Становилась старше, слышала хуже, ленилась, а может, слабела. Какими бы ни были причины, она расслабилась. И не сумела защитить нас.

Вот тогда-то и явился осьминог.

Это из-за нее.

Это она виновата.

А может, осьминог обманом подчинил ее себе. Он же был таким коварным. Он вполне мог явиться сюда подготовленным. Нагрянуть без предупреждения. Ведь осьминог – мастер маскировки.

Сосредоточить мою злость на чем-то одном невозможно.

С чего я взял, что мы будем вместе вечно? Лили никогда не давала таких обещаний. Собаки живут не так долго, как люди. Рассудком я понимал это. Но если бы заранее думал о том, что в конце концов наступит день, когда мы расстанемся, вся радость улетучилась бы из каждого дня, который мы провели вместе. День вдвоем на пляже. День вдвоем, с дремотой и прогулками. День вдвоем, с погоней за белками.