Стивен Роули - Лили и осьминог

– Нам надо кое-что решить, мартышка.

Подумав минутку над моими словами, Лили спрашивает:

– Почему ты зовешь меня так?

– Как – «так»?

– Мартышкой.

– Почему я зову тебя мартышкой?

– И другими словами.

– Это язык нежности.

– Не понимаю, – Лили щурится, глядя на солнце.

– «Язык нежности» – это слова или выражения, с которыми обращаешься к тем, к кому питаешь глубокие чувства.

Налетает ветер, некоторое время мы сидим молча.

– У тебя для меня много всяких слов, – замечает Лили.

– Это потому, что я к тебе неравнодушен, – и мне тут же приходит в голову запоздалая мысль: – А у тебя есть какие-нибудь ласковые прозвища для меня?

Лили задумывается.

– Обычно я называю тебя мысленно «этот парень».

Я мог бы расстроиться, но не стал. Наверное, язык нежности – сугубо человеческое понятие. И уж конечно, не собаки его выдумали. У них другие методы – к примеру, вилять хвостом. Для Лили я «этот парень». Парень.

Ее парень.

Внизу из воды выныривает стая дельфинов, и мы смотрим, как они появляются над поверхностью и набегающими волнами, а потом прыгают обратно в воду. У меня мелькает мысль: жаль, что мы так высоко на скалах, а то я поплыл бы к дельфинам, попросил их оторвать длинными носами осьминога от Лили и вернуть его в океанские глубины.

– Осьминог сейчас слышит нас? – спрашиваю я.

– Нет.

– А ты можешь отличить?

– Иногда. Ему часто становится скучно с нами, и он отключается.

– Если скучно, взял бы да свалил, – я почесываю Лили шею и пытаюсь проглотить обиду. Скучно с нами ? Серьезно? Он, между прочим, тоже не блещет ни умом, ни остроумием. Кем, черт возьми, он себя возомнил?

Лили поднимает нос по ветру так, что сразу видно – почесывание ей приятно, поэтому я продолжаю. Теперь я ласкаю ее свободнее, зная, что осьминог вмешиваться не станет.

– Нам надо принять кое-какие решения, гусенок. Непростые решения. Насчет того, как отделаться от… – вместо того, чтобы произнести « осьминог », я молча указываю на него. Не хочу возбуждать его любопытство. – Честно говоря, все возможные варианты – херня.

Я продолжаю гладить Лили по спине. Не знаю, насколько она поняла меня. Херня для осьминога? Херня для нее? Херня для нас? Я думаю о том, что услышал от Дуги и прочел сам, когда собирал информацию – впрочем, поиски почти ничего не дали: если набрать в Гугле «осьминог у собак», выпадут в основном ссылки про то, как сделать осьминога из сосисок для хот-догов: разрезать нижние две трети вдоль на восемь частей, чтобы получились щупальцы, и оставить верхнюю треть, то есть конец сосиски, неразрезанным. Кажется, японцы кладут таких осьминогов в коробки с бенто для детей. А я был лучшего мнения о японцах.

– Один из них – операция, то есть его попытаются вырезать. Этот выход, пожалуй, самый очевидный. Но врачи поймут, можно ли вырезать его целиком или нет, только когда сделают тебе наркоз и посмотрят, как он держится, – заметив растерянный взгляд Лили, я напомнил: – Однажды тебе уже делали операцию – на спине.

Лили отшатывается, я чувствую, как она вздрагивает.

– Не люблю операции.

– Никто их не любит.

Разве что хирурги.

– А еще что?

Ее реакция подтверждает то, что я уже знаю, но операция была бы самым приемлемым решением по многим причинам. Я с таким злорадством представлял себе, как скальпель воткнется в осьминога и разрежет его, что почти был готов взяться за операцию сам. Принести ему смерть на остром лезвии ножа. Но даже самый увешанный регалиями хирург не смог бы сделать это, не вонзая скальпель в Лили. Ни я, ни она не собирались мириться с таким обращением, каким бы перспективным ни выглядел этот вариант.

– Еще химиотерапия и облучение.

– А что они сделают?

– Предположительно от них осьми… то есть он съежится.

Перед глазами возникает забавная картинка, почти карикатура. Осьминог становится все меньше и меньше прямо у нас на глазах и наконец пищит: «Я та-а-аю!», совсем как Злая Ведьма Запада.

– От них так же больно, как от операции?

Я пытаюсь представить себе Лили после этих процедур. Вообразить, как отразятся они на ее и без того подавленном настроении. Возможно, она лишится голоса. Не могу представить себе, что никогда не услышу ее лай: Я! ТОЛЬКО! ЧТО! С! ХИМИОТЕРАПИИ! И! ЭТО! ТАК! ЗДОРОВО! ДАВАЙ! ОБМАЖЕМСЯ! АРАХИСОВОЙ! ПАСТОЙ! И БУДЕМ! ЛИЗАТЬ! ПОКА! НЕ! СЪЕДИМ! ВСЕ!

Вообще не могу представить себе, что она больше никогда не будет лаять, как раньше.

– И та, и другая неприятны, – говорю я.