Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

Чжу Ли спускалась под землю почти каждый день, пусть хотя бы на час. Всю зиму она испытывала диапазон пяти изношенных струн циня. Она не знала, как настраивать инструмент, но быстро остановилась на гармонии, что вроде бы устраивала и ее, и струны. Позже она узнала, что классический гуцинь ассоциировался с пожилыми учеными и заумными книгами («Со змеями, консерваторами и революционерами», как выражались ее одноклассники), и в самом деле, цинь Старого Запада заставил ее ощутить себя частью плавучей тьмы. Звуки, которые он издавал, доносились словно из другого мира и походили больше на знаки пунктуации, чем на слова. По ночам Чжу Ли спала, свернувшись рядом с матерью, и томилась по подземной библиотеке. Ей нужно было удостовериться, что инструмент еще дышит. В самом деле, старый цинь как будто был ее более сильным, более храбрым близнецом.

Весна в тот год вступила в свои права поздно, и все фермеры и голодавшие тревожно следили за землей. Мальчик по имени Лю, во всех прочих отношениях человек добрый, увидел, как она появляется из-под земли — точно так же, как она заметила старика. В тот же день контейнер вырыли, а все предметы увезли на телегах. Книги, мягкие ковры и набивное кресло конфисковали как доказательство того, что потомки Старого Запада тянули время и продолжали скрывать свое богатство. Пришли соседи, которых Чжу Ли знала, которые всегда здоровались с ней при встрече и иногда угощали какой-нибудь мелочью, и оклеили мазанку поспешно нацарапанными обличениями, написанными так крупно, что их и с дороги можно было прочитать. Она выучила только горсточку иероглифов, но опознала те, что значили «дочь/девочку» 女 и «небо» 天. Их соединили вместе, чтобы получилось одно слово — «ведьма» 妖 (яо).

Тем вечером в маленькой хижине было очень тихо. Чжу Ли спросила у матери, почему у них на доме написано «ведьма». Мать расчесала ей волосы и сказала, что это ничего не значит, незначительные разногласия с соседями, и вообще, очень странное это слово для чтения. Завиток сделала кое-что впервые — смешала пасту из трав и эвкалиптового масла и втерла смесь Чжу Ли в руки и ноги, нежно массируя руки, ноги, стопы, пальцы и даже пальчики ног. С каждым круговым движением материнских пальцев Чжу Ли словно исчезала — кусочек за кусочком. Ей вспомнились успокаивающее тепло канга и отцовский чемодан — с выцветшей обтяжкой, медными защелками и замочной скважиной размером с ее мизинец. Однажды она попросила ключ от чемодана, но отец сказал, что такого ключа нет.

Настала ночь. И в тишину явился истинный демон. Он вопил и ярился и как будто хотел опрокинуть хижину. Вдруг откуда ни возьмись повсюду очутились люди, некоторые несли веревки и даже пели, затем чьи-то руки отпихивали ее в сторону, пока она пыталась пробиться к матери, которую поставили на колени. «Пощады… пощады», — твердила Завиток. Раздался громкий хлопок, и мать вскрикнула. Голос Вэня Мечтателя дрожал, словно доносился из самого фундамента домика. Чжу Ли все плакала и плакала. Неужели это ее крики распугали всех демонов? Она представила себе, что это она — скрученные вместе дочь и небо и что все соседи теперь ее боятся. Люди ушли, наполовину неся, волоча за собой ее родителей, словно и те были вынутыми из-под земли вещами. А после этого в разгромленной комнате воцарилась тишина. Чжу Ли забралась на канг, хоть тот уже подостыл. Она боялась скормить ему в пасть уголь и снова нагреть постель, поэтому натянула на себя все лоскутные одеяла, легла и закрыла глаза. Она допытывалась у себя, какой мог быть вред от подземной комнаты и почему знания о ее существовании хватило, чтобы вызвать демонов. Ответы на ум ей не приходили. События, заключила она, похожи на сон, а следовательно, этого всего не может быть на самом деле. Когда она проснется, сказала она себе, постель будет теплой, а родители — будут здесь, и уже настанет утро. На сей раз она будет очень осторожна, когда полезет в погребенную библиотеку Старого Запада, она тайно вынесет оттуда цинь и спрячет его тут. Дышит ли он еще? Прошел день, а за ним другой. Есть было нечего, но она украла несколько листьев с молодых побегов в коммунальном саду, и сны ее стали долгими, теплыми и протяжными. Тогда ли она увидела раскопки и дыру в земле? Возможно, случалось и еще что-то, но она ничего больше не помнила. Она барабанила пальцами по холодной постели и напевала себе под нос, и музыка ее утешала.

Когда после третьей ночи она проснулась, в кресле ее отца сидела молодая женщина с пакетом конфет «Белый кролик» на коленях. Чжу Ли таращилась на женщину, но никак не могла вспомнить, кто та такая. Тем не менее она вежливо сказала: