Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

Чжу Ли догуляла обратно до консерватории одна. Двоюродный брат и Цзян Кай ушли вперед, серьезные, как советские шпионы, склонившись друг к другу; пианист положил руку Воробушку на поясницу — туда, где, как она знала, Воробушек нажил себе недуг. Он трудился над своими сочинениями по восемнадцать часов в сутки. Нередко она, вернувшись домой из консерватории, обнаруживала его на полу в чулане, мучимого кошмарной болью. Тогда она разминала его сведенную судорогами спину и отчитывала за слишком тяжкий труд. Воробушек как будто боялся, что запертая в нем музыка вдруг пересохнет, как кран, в котором кончилась вода. Но, честно говоря, разве слыхал кто о воробушках, которые бы не пели?

Впереди Кай обернулся, вскинул бровь и широко ей улыбнулся. У пианиста была такая же открытая, честная улыбка, как у премьера Чжоу Эньлая. Чжу Ли представила себе каморку размером с гроб, в которой он жил, грубые полы и грызунов, и подивилась, как это Кай вообще выучился играть на фортепиано, если вырос в нищей деревушке в окрестностях Чанша. И что за связи мог задействовать деревенский парень? У пианиста в тихом омуте черти водятся, заключила она. Сельское происхождение в нем все равно чувствовалось — как бульварный романчик под элегантной суперобложкой. Впрочем, когда он не улыбался, в лице его была именно что бдительность.

Скрипичный футляр покачивался в такт ее шагам. Мимо проехала вереница тележек, все нагруженные бидонами с маслом, возницы отчаянно потели, словно крутили педали вверх по склону самой горы Ба. На повороте улицы Хуайхай она заметила студенток консерватории, порхающих вокруг Инь Чая, что глядел с остекленелым выражением человека, часами претерпевавшего поклонение. Печенька, самая симпатичная, несла трофейный букет цветов. Императрица Печенька отделилась от группы, подошла и обрушила на Чжу Ли революционные лозунги, в глубине которых, словно пчелиное жало, сидело: «Я видела, как ты ушла с красавчиком Цзян Каем!» Чжу Ли сморгнула, сказала: «Солнце Мао Цзэдуна дарит моей музыке новый пыл!» — и прижала скрипку к груди. Печенька понимающе взглянула на нее. Королеве красоты никогда не стать великой скрипачкой, подумала Чжу Ли, обходя бархатные волосы Печеньки, что развевались по ветру длинными затейливыми завитками. Луна в сравнении с ней меркла и цветы стыдились, как сказал бы поэт, но Бетховена она играла так, словно тот никогда и не жил на свете.

Чжу Ли все-таки решила не репетировать и поспешно побежала к дороге, запрыгнув в проезжавший мимо трамвай, украшенный транспарантом с надписью «Защитим Председателя Мао!». В трамвае была такая давка, что из Чжу Ли даже зависть выжало; так что, когда она свернула в переулок с Пекинского шоссе, ей было легко и славно. Придя домой, она так незаметно пересекла внутренний дворик и вошла на кухню, что застала мать с поличным — за прикарманиванием ложки. Завиток, застигнутая врасплох, обернулась. На пол просыпалась горсть сушеных бобов мунг. Чжу Ли подошла к столу, прихлопнула между ладонями комара и притворилась, что ничего не видела.

— Мам, — сказала она, оборачиваясь, — я оттачиваю «Цыганку» Равеля. Она невероятно трудная.

— Равель, — с удовлетворением сказала мать.

— Можно я тебе скоро ее сыграю?

— Да, доченька, — мать улыбнулась, и на плитки пола с щелканьем вывалилось еще несколько бобов.

Пять лет каторжных работ, вечно напоминал ей Воробушек, глядя на то, как исчезают невинные люди, нельзя так просто взять и забыть, и все же Чжу Ли хотелось встряхнуть мать, вытянуть ее разум обратно из лагерей и заставить ее присутствовать. Значение имело здесь-и-сейчас, а не прошлая жизнь, значение имели сменяющиеся приметы дня сегодняшнего и завтрашнего, а не вечно, бесконечно, невыносимо бессменный день вчерашний. Она взялась за метлу и быстро подмела бобы, промыла их в раковине и разложила просохнуть на чистую тряпочку.

— Мам, — сказала она, но мать уже была у кухонного стола.

Чжу Ли подошла к ней, желая попросить прощения за свои непочтительные мысли, но затем заметила на полу две дорожные сумки, а на столе — бумаги, карты и записные книжки.

Чжу Ли взяла одну тетрадку, открыла ее и принялась читать. Почерк матери покрывал страницу за страницей: упорный, равномерный, четкий. Чжу Ли сразу же узнала историю, радиостанцию Да Вэя в пустыне, путешествие Четвертого Мая на западные границы и великую революцию, предъявившую права на их жизни. Мучительная, эпическая Книга записей.