Франтишек Ставинога - Солнечный день

Здорово доктор Ого-го меня «купил», по-нашенски, по-шахтерски.

Чтобы как-то сгладить взбучку, страстный картежник доктор Ого-го позвал меня перекинуться в картишки с директором бассейна.

— Картишки — суть нищета духовная! — бросил я презрительно доктору, желая хоть как-то отыграться.

Через три месяца из больницы вернулся Ройко. И сразу же разыскал меня в шахтерской бане. В руке он сжимал деньги.

— Штейгерко, вот они, твои три полста, — закричал он, увидав меня.

— Привет, Ройко, — сказал я. — А откуда у тебя деньги?

— Деньги есть, — ответил Ройко. — Мне дали в профсоюзе. Пять сотенных для начала.

— Оставь их себе, Ройко, — сказал я. — Вернешь, когда заработаешь.

Скорее разочарование, появившееся на лице Ройко, чем мысль о моей редкой победе над Королевой Элишкой, заставило меня эти деньги все-таки взять.

Из лечебницы Ройко привез документ, в котором было сказано, что, если не считать инцидента в день приезда, он вел себя примерно. И вообще отнесся ко всему, что с ним стряслось, со всей серьезностью. После первой же получки он явился ко мне и сунул в руку почти всю свою зарплату.

— Возьми, штейгерко, и спрячь у себя. Я пропью. А у меня долги, алименты. Меня уже разыскивают.

Меня не слишком обрадовала роль кассира, но Ройко не отставал.

Я помог ему выхлопотать два свободных дня без оплаты, чтобы он съездил в Словакию, к детям. На отпуск он еще не имел права. Вернувшись, Ройко доложил, что дети в порядке, что родня с ним, с Ройко, обошлась круто и ни одного из детей ему не отдала. Не верят. Ройко предпринял эту попытку просто так: жил он в общежитии и все равно не мог взять к себе детей. Поэтому он и не настаивал.

Перед рождеством на эстакаде появилась симпатичная цыганка. Ламповщицы на Болденке, которые всегда все про всех знают, говорили, что она разведенка и мать трехлетней дочки.

Незадолго до этого в шахтерской бане Ройко вдруг начал натягивать на свои круглые ягодицы элегантные дамские штанишки, отделанные тонким кружевом, правда уже не новые. И это было, доложу я вам, зрелище. Шахтеры отпускали по такому поводу смачные реплики. На всеобщей памяти Ройко работал в забое без исподнего. И эти панталончики навели меня на мысль, что с ним происходят небывалые перемены. Деньги он больше мне не отдавал, но и не пил. По крайней мере сверх меры.

Как-то раз, когда в забое никого не оказалось поблизости, ко мне подошел Ройко:

— Я бы, штейгерко, порубал уголек и в воскресенье тоже. Скоро рождество. Денежку треба.

В праздники я столкнулся с ним в городском автобусе. На нем была сверкающая белизной рубашка, пестрый галстук за тридцать крон, глаза скрывали темные солнечные очки в крикливой оправе, хотя на дворе стоял сырой зимний день. Короче, вид у него был такой, что им осталась бы довольна даже Королева Элишка. На коленях у Ройко сидела маленькая девчушка, с глазами черными, как антрацит, лучший болденский уголь. Ройко вез ее в кино, на детский сеанс.

— Я уже не пью, штейгерко, — дернул он меня за полу плаща. — Со мной все в порядке, — добавил он шепотом.

И вдруг, прижавшись своей темной, морщинистой физиономией к личику ребенка, сказал:

— Ну что поделаешь, если эта малышка такая миленькая и такая черненькая.

Ройко был прав. Эта маленькая цыганочка действительно была очень черненькая и очень миленькая.

С Королевой Элишкой я познакомился в больнице, где у меня из спины извлекали куски угля после той злосчастной истории со взрывом. Дело могло кончиться и похуже, но от серьезных последствий меня спасла молниеносная реакция опытного напарника. Он не стал раздумывать и мгновенно исчез за прочным укрытием, а я тоже не растерялся и бросился вслед за ним. Разлетевшиеся осколки с острыми, как бритва, краями впились мне в правый бок и спину и осыпали иссиня-черными порошинами лицо, отпечатав полумонокль возле правого глаза, там, где я не успел загородиться рукой. Угольная шрапнель не причинила моему бренному телу серьезного увечья. Но оставила «вечный след» на моем лице да прозвище «Рябой штейгер».

Подобные истории не всегда заканчиваются столь невинно. Тогда у всех на памяти еще была история Тонды Навратила, который, перестилая пути, уперся в бог весть кем забытую взрывчатку самой пикой отбойного молотка. Взрыв навсегда лишил его зрения.

Тонда был членом бригады, которая боролась за звание Бригады социалистического труда. Это звучит, пожалуй слишком официально, по-газетному. Скажу лучше, что Тонда был из бригады замечательных парней. Таких не часто встретишь. Через несколько лет я стал у них штейгером и вел хронику [20] Хроника — дневник бригады, запись событий. Принята в Чехословакии на предприятиях, заводах, в учреждениях и т. д. и накануне Дня шахтера отправился навестить Тонду. Все уже знали, что Тонду бросила жена. Но по нему этого не заметишь. Тонда не сдавался. Он все делал сам, только по воскресеньям приезжала сестра помочь прибраться и постирать.