Франтишек Ставинога - Солнечный день

Пагач никогда ничего общего с партизанами не имел. Свирепая расправа немцев могла показаться бессмысленной, если бы соседи не сказали, что, видимо, в доме Пагача скрывался советский партизан.

Командиру отряда, майору Красной Армии Тащенко, было над чем задуматься. Отыскав на карте приблизительное местонахождение упомянутого дома, он с помощью комиссара отряда Беднара точно установил, что в свое время они исключили этот дом из зоны действий из-за его невыгодного местоположения на открытом склоне.

Утверждение связных, что в доме скрывался советский партизан, показалось майору правдоподобным лишь после того, как он сопоставил это с недавним нападением на граховский жандармский участок. Вплоть до последнего времени к его отряду присоединялись разрозненные группы партизан, отступающих из Словакии, подразделения которых потеряли много людей от холода, голода и в стычках с немцами. Майору было известно, что при налете на граховский участок погиб неизвестный русский. Сведений о других членах этой группы не поступало. Партизан, который, по сообщениям, укрывался в доме Пагача, мог быть из этой группы.

Еще той же ночью хорошо вооруженная группа из двадцати партизан под командованием старшего лейтенанта чехословацкой армии Яромира Коларжа выступила к Жалову. В тридцатикилометровый путь они отправились на небольшом грузовичке, который недавно захватили.

Партизаны, одетые в немецкие каски и шинели, вскочили в обитый жестью кузов. Трое втиснулись в кабину водителя. У всех были запасены диски для автоматов и гранаты. Старички ефрейтора Вебера, патрулирующие окраины Грахова, приветствовали их, вскинув правую руку.

Неподалеку от жаловского городского училища, в котором обосновалась карательная команда СС, старший лейтенант Коларж приказал остановиться. Коларж и сержант Бердников вышли из машины и осторожно приблизились к зданию училища. На окрик часовых не ответили, а сойдясь с ними вплотную, закололи.

Лавиной хлынули партизаны в эсэсовское логово. Большинство эсэсовцев было застрелено на месте, остальные, пытавшиеся бежать через окна, нашли смерть под пулями партизан, засевших за оградой. Штурмфюрер Курски, извлеченный из домика сторожа, был связан и вместе с остальными схваченными эсэсовцами отведен к машине.

После этой операции партизаны напали на резиденцию гестапо — бывший жаловский сокольский спортивный клуб. Однако вторая операция прошла уже не так успешно.

Под утро с базы Лыса — Черный камень радисты Тащенко послали в Киев донесение:

«Сегодня после полуночи по моему приказу под командованием лейтенанта Коларжа уничтожен карательный отряд СС в Жалове. Убито двадцать эсэсовцев, неизвестное количество скрылось. Семеро пленных эсэсовцев во главе со штурмфюрером Курски расстреляны. Три человека из нашего отряда легко ранены, убитых нет».

Далее следовал список участников операции и подпись командира.

Главный объект своего нападения — канцелярию гестапо и тюрьму, устроенные в жаловском спортивном клубе, — партизаны нашли покинутым.

В канцелярии обнаружили тело мужчины в штатской одежде. Партизан Папрскарж, родом из Жалова, узнал в мужчине начальника гестапо Биттнера. Голова его была разнесена выстрелом в рот, возле тела валялся пистолет.

Тюрьма оказалась пустой.

Только во дворе, на наспех сколоченной виселице нашли тело молодого мужчины, несомненно, партизана.

Тело сняли, предали земле с воинскими почестями, как обычно хоронили партизаны своих павших товарищей.

Успешно проведя операцию, комиссар Биттнер попросил у Курски шестерых эсэсовцев для сопровождения. У него еще не было ясности, как воспользоваться добытой жертвой. Всю дорогу из Грахова он наблюдал за пленным, стараясь угадать, как тот поведет себя под пытками, по части которых гестаповец Колер был настоящий мастер. Чем пристальнее вглядывался Биттнер в это исхудалое, апатичное лицо, тем более незначительной казалась его добыча. После перенесенного волнения у Биттнера раскалывалась голова. Невыносимо ныл каждый нерв, словно все тело было истыкано раскаленными железными прутьями. Желанного удовлетворения не наступало. Биттнер хотел только конца — конца этой идиотской операции, конца пленного, чья бледная маска скорее пугала, чем придавала ему уверенности в себе. Биттнер жаждал конца, конца всему. Беспокойно ерзая на сиденье, он нашарил в кармане последнюю дозу успокоительного порошка и трясущейся рукой всыпал его себе в рот.