Робин Слоун - Закваска

Она встала, взяла под мышку одну из папок, в каждый карман кофты сунула по телефону, один оставила на столе.

— Тогда пойдемте, я объясню.

Она повела меня по лабиринту — мимо туалета, мимо пальто — обратно в кухню. В присутствии Шарлотты Клингстоун кухня преобразилась. На первый взгляд, ничего не изменилось, стук ножей продолжался в том же темпе, но вокруг нее в один момент возникло потрескивающее поле всеобщего внимания.

— Где Лоренс? — спросила она. — Найдите его, пожалуйста. Нам требуется его память.

Прислужники кинулись врассыпную.

Клигстоун подошла к мощной женщине-пекарю.

— Мона, — мягко сказала она (женщина просияла), — это Лоис. Она печет.

Взгляд Моны посуровел. Я вторглась в ее владения.

Клингстоун взяла одну буханку и слегка постучала по ней снизу.

— Чудно, — пропела она, затем вернула буханку на место и приспустила очки.

— Я всегда считала, что важность закваски преувеличена. Люди рассказывают безумные истории, ах, мне моя досталась от такого-то и такого-то, сестра Брунгильда приготовила ее в Гетеборге сто лет назад, — что-то в этом роде, но на самом деле все закваски примерно одинаковы.

— Согласна, — сказала Мона. Как будто у нее был выбор!

— Но, — продолжала Клингстоун, — одно исключение все-таки было. Много лет назад. Посмотри, — она протянула Моне мое меню. — Тысяча девятьсот семьдесят девятый год, видишь? Мы только начинали. Все происходило в доме Хэрриет Грейлинг, мы были ее безумные молодые друзья, устраивали в ее салоне грандиозные ужины, — похоже, Клингстоун вспоминала те времена с долей скептицизма. — Там была совсем другая кухня. Крохотная.

Она нетерпеливо оглянулась.

— Да где же Лоренс? Мне нужно, чтобы он кое-что вспомнил.

Еще пара прислужников со всех ног кинулись на поиски Лоренса.

Она обернулась к нам с Моной.

— Ее дом стал проходным двором, но Хэрриет не возражала, она наслаждалась. И однажды, кажется, летом, появился Джим Бескьюл, он был чей-то друг, не помню чей. Лоренс!

Еще один прислужник испарился.

— Он пожил в Европе, и там познакомился с женщиной. Они жили вместе в Брюсселе. Она, по-видимому, потрясающе готовила, пекла хлеб. Он влюбился. Потом она уехала, а у него кончились деньги. И тогда он вернулся — без гроша в кармане, все, что у него было, — это одежда и закваска, которую она ему оставила.

Прислужники, оставшиеся на кухне, подались вперед, чтобы услышать конец истории. История и правда была хороша. Или сказка?

— Джим Бескьюл целыми днями играл на гитаре и пел грустные песни — кажется, у него была своя группа, точно не помню. Мне нужен Лоренс! Но вот что было неожиданно: каждое утро он пек хлеб. Его научила та женщина. Хлеб был чудесный, но… — она умолкла и перевела взгляд с Моны на меня, ожидая вопросов.

— Но тут уж ничего поделаешь: на каждой буханке было лицо. Странное, угловатое… — она скорчила рожу — исступленную маску, которую я сразу узнала, — затем снова стала собой. — Нам было все равно. Мы тогда видели много чего и постраннее. Джим пек хлеб каждый день месяцев шесть. Мы платили ему что могли. Он откладывал, пока не накопил на билет обратно в Европу.

Мону история увлекла.

— Чтобы вернуть эту женщину?

— План был такой. Мы устроили ему прощальную вечеринку.

Шарлотта Клингстоун указала на меню — «Пир для безответно влюбленных».

— Тогда названия в этом духе нам сходили с рук, — она улыбнулась и словно забылась на минуту. — Кто-то… не помню, кто; да где же Лоренс, он всегда все это знает… Кто-то пытался поддерживать эту закваску, но она просто… — Клингстоун развела руками. — Мы говорили, что она умерла от разбитого сердца.

Открылась дверь, и в кухню ворвался один из прислужников, таща за собой худого лысого мужчину примерно того же возраста, что и сама Клингстоун. Под мышками мужчина нес по бутылке вина.

— Наконец-то! — воскликнула Клингстоун.

Волосы пушистым ореолом окутывали его череп.

— Что такое, милая?

— Ты был мне нужен, чтобы рассказать историю, но я уже закончила. Помнишь Джима Бескьюла?

— Я помню его хлеб, дорогая.

Клингстоун протянула ему меню, и, пока он читал, сказала мне: «Это Лоренс, мой муж. Но во времена этого меню он еще не был моим мужем».

Лоренс поднял голову и сухо сказал:

— Тогда я был всего лишь ее любовником.

— В общем, — сказала Клингстоун, — я сто лет не вспоминала про этот хлеб. Он был великолепен!

Было ясно: Мона предпочла бы, чтобы эту историю Клингстоун рассказала лично ей. Мона обратилась ко мне: