Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Но внутри этого шума стояла своя, особенная тишина старого пирса, полная тихих звуков, которые не мешали. Плескала вода, обтекая столбы, и маленькое эхо ловило плеск, кидая его к открытым дверям дощатой избушки. Доски поскрипывали иногда, то внизу, будто там кто-то ходил, совсем невидимый, с неровными шагами, а то совсем рядом, когда Валик усаживался удобнее, меняя подогнутую ногу, или сама Ленка откидывалась к стене, чтоб прислониться уставшей спиной. Над головами в одном месте у дверных петель тонко свистело, еле слышно, наверное, сквозняк нашел там себе узкую щелочку.

И все эти звуки их собственной тишины не мешали слышать тихие голоса друг друга. Ленка и Валик говорили. Рассказывали друг другу, замолкали. Переспрашивали, иногда тихо смеялись. А после молчали, думая.

Ленка искоса смотрела на опущенное лицо мальчика, так близко. Сейчас ей хотелось одновременно двух вещей. Закрыть глаза, прислониться плечом, и слушать голос, который совсем рядом. И — сесть напротив, к другой стене, закутаться в одеяло. Чтоб видеть его лицо, когда говорит. В паузах приходила мысль, как сонная надоедливая муха, о том, что даже длинные десять дней кончатся и что им дальше? Как? Разъехаться и сделать вид, что не было ничего? Вернее так — о, как было. Сразу же начинал в голове частить будущий Ленкин голос, вот они сидят на «серединке», Рыбка слушает, фыркая, чтоб сдуть прядку волос. И Семки смеется в нужных местах, когда Ленка расскажет про Квочку, и как вылупили глаза уроды Лысый и Марчик…

Такое вот. Приключение. И после него жить дальше.

— Она хорошая. Я говорил. Просто… Она так сильно страдает из-за меня, что мне еще хуже. Ну, она ж не виновата. Я знаю, могла бы вообще орать там. Типа, а, отец какой козел у тебя. Ты извини.

— Что? А. Да нормально. Я понимаю.

— Как будто совсем нету хорошего в жизни, понимаешь?

— Да. Но она переживает. За тебя. Сам сказал, два раза чуть не помер.

— Лен. Говорят, а вот, побывал. На том свете. Я, конечно, не видел ничего. Просто…

У берега завыл лодочный мотор, и они вместе подняли головы. Валик поднес к свече пустую консервную банку.

— Нас же видно, — шепотом догадалась Ленка, — окна светят, да?

— Ага. Чуть-чуть.

Но лодка ушла в сторону, звуки уменьшались, пока совсем не утихли. Валик положил жестянку. А Ленка представила себе черный кубик на тонких перекрестьях железа и окрашенные розовым окна. Так красиво.

— Про тот свет, — напомнила мальчику, — ну, если тебе не паршиво говорить. Про это.

— Нормально. Я не видел ничего, но голова поменялась, понимаешь? Мысли. Я подумал так. Если я умру. Да ладно тебе, я же про мысли. Слушай. Если умру. Ну, чего я успею за год или там за пять даже? Если совсем короткая жизнь. Даже если бы я вундеркинд, ну выучил бы сто учебников. И хлоп — помер. Все равно. Мне говорил Павел Константиныч, это врач там был один, нормальный дядька, а ты говорит, просто живи, как будто не маячит впереди ничего страшного. Будто ты такой, обычный. Лен… Я знаю, он как лучше хотел, чтоб я не плакал по углам, ой-ой я бедный какой. Но как я могу — просто? Я же не дурачок какой-то, раз-раз и забыл все, бегает, смеется. Я так не хочу.

Пламя свечи мигнуло и легло, затрепыхалось длинной чадящей ниткой. И вдруг погасло, под резким ударом ветерка. Ленке стало холодно, будто маленький огонек их грел. Но в темноте спокойный мальчишеский голос сказал:

— Нормально. У меня спички.

Он чиркал, говорил дальше, а свет снова очерчивал нос, полуоткрытые губы и темный блестящий глаз, прядь на скуле.

— Я так себе понял. Если, правда, жизнь короткая, то пусть в ней радости, всякие. Их же полно вокруг, а мы ходим-ходим, ищем, чего бы пострадать. Надо просто увидеть и не ходить мимо. Ты думаешь, я ненормальный?

— Думаю, — кивнула Ленка, приваливаясь к его плечу, — конечно, ты ненормальный, ну, это нормально как раз. Молчи. Сама знаю, что глупо говорю.

— Нормально говоришь, — возмутился Валик, и они расхохотались, колыхая пламя свечи.

— Понимаешь, вот получается, твоя мама — она нормальная. Сын сильно болеет, приступы, риск всякий. И значит, если нормальная, то должна страдать и переживать. Так положено. Ну, наверное.

— Она старается, — сказал Валик, — типа меня развеселить, но так паршиво выходит, что аж, прям… Эх. Так что я попросил, когда звонила, чтоб сидела там и не тратилась на билет. Соврал, что у нас тут экскурсии, да театры и дельфинарии. Ботанический сад. И вообще.

— Угу. А еще — Ленка Малая. Сергеевна. Ты ей скажешь?