Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

— Так. Вали спать, Валик от пишущей машинки. И двери закрой.

Неяркий свет из коридора погас, прихлопнутый белой плоскостью двери.

Ленка легла навзничь, слушая шаги, идущие к лестнице. Тихие и все тише. Зажмурилась, нашаривая сложенное у стены одеяло. Не открывая глаз, разложила его, завернулась, как была — в вельветовых джинсах, тонком свитерке и в носках. И притихла, еле дыша, чтоб не сдуть дыханием прикосновение губ — в самом уголке рта.

Насмешливый голос в ясной, гулкой, как ночной коридор, голове, сказал:

— Наша Малая все прынца ждет, на белом коне. Дождалась своего прынца, Малая?

Но Ленке было слышно, за насмешкой в голосе прятался испуг. А значит, это все правда.

В прошлом году, было дело, Ленка сильно напилась, прямо очень сильно. Это на Рыбкин день рождения, когда та поругалась с родителями, не захотела оставаться дома, и пришла с тяжелым пакетом и унылым бледным лицом. За окнами бодро задувал северный ветер, носил колючую снежную крупку. И Ленка, вздохнув, сняла клетчатую юбку, влезла в зимние штаны и толстый свитер. Взяли Викочку Семки и поехали к черту на рога, то есть на самый конец Змеиного мыса, где вдоль искрошенного пирса стояли, кренясь, списанные буксиры и старые пароходы с разломанными бортами. Там, прячась за пятнистым от ржавчины высоким бортом, открыли банку рыбных консервов и еще одну — с кабачковой икрой. И съели, скребя алюминиевой вилкой. Закусывая какое-то жуткое крепленое винище, его Рыбка купила в магазине, потому что другого там не было.

Ветер забирался в рукава, леденил граненый стакан и хмеля совершенно не чувствовалось, а потом они даже ели зефирный торт, нарубленный кусками в бумажном пакете. И совсем замерзнув, ушли, оставляя позади черные с рыжим горы бортов и рубок. Пешком двинулись к далекой остановке, уже согреваясь и смеясь, и даже мрачная именинница заулыбалась, откидывая с пушистых волос пуховую кружевную косынку.

Тут и догнал их жигуленок Мерса. Строган, выскочив и шутовски раскланиваясь, пригласил в нагретый салон, а сам весь блестел и сверкал кожаной курткой и зиперами на джинсах.

Девочки сурово согласились прокатиться до дискаря, нет-нет, никаких там на хату, знаем мы вас, и вообще, нам Малая не разрешает…

Ленка важно кивнула головой, приваливаясь к Рыбкиному плечу. Язык заплетался и рассказать, что да, я Малая, им запрещаю (это была тогда их дежурная шуточка), она не сумела. Доехали быстро и вылезли, совсем согретые. И тут хмель кинулся в голову и ноги одновременно. Всем троим. Оказалось, крепленое дурное вино — это вам не кислый сухарик.

Ленка смутно помнила, что вдруг обнаружила себя неправильно одетой, в смысле, куда ж на танцы в зимних неуклюжих штанах и толстом свитере. И маша рукой, задевая себя по носу, входить внутрь отказалась. Оля ее поддержала (и за локоть тоже), вместе они скрутили негодующую Семки и увели на остановку, подальше от озадаченного Мерса и хохочущего Строгана.

Ехали обратно долго. Потому что сильно мутило, два раза выходили, и Ленка помнит, как Оля стояла за остановкой, крепко держась за тонкий ствол деревца и оно качалось вместе с ней. И все вокруг разорвалось и летало отдельно, никак не складываясь в одну целую картинку. Но оно все было. Летел мимо кусок с испугом на нем, а как же домой? Следом кувыркался другой — а где Семки, куда ее унесло? На третьем была одна только пуговица штанов, и она никак не хотела попадать в петлю, а над головой Семачки монотонно спрашивала «Малая, ну ты скоро там, вон автобус-автобус-автобус»…

Утром Ленка поражалась, да как удалось ей проскочить мимо бдительной мамы, рухнуть на диван и отлежаться до утра, и кажется, почти не спала, с мутной тоской провожая глазами летающие картинки, уже ночные, состоящие из обрывков мыслей.

Лежа на шелестящей кушетке в темном медпункте, где сбоку призрачно маячил музыкально-дрожащий шкафчик, Ленка вспомнила то свое состояние, потому что нынешнее оказалось похожим. Только мути не было в голове. Но ясная, она никак не хотела складывать кусочки в целое.

А может быть, не хотела сама Ленка.

Если я все сложу, думала она, укладываясь на бок, и глядя в смутное окно с бликами и темными ветками над беленькой шторкой, то я пойму, что со мной. И придется все это выбросить. Выкинуть. Из головы. Из памяти. А я не хочу.

Лежать на боку под натянутым одеялом было неудобно и она, резко двигая ногами, повернулась, снова легла на спину, уставилась в белый потолок, на лампу, с которой свисала нитка серебряного дождика.