Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Жорик и Вовчик, блестя вымытыми в душе плечами и мощными торсами, одевались, слушая негромкие указания босса. А тот, взбив подушку, грузно сел, похлопав Киру по выставленному бедру.

— Скоро спать. Чтоб выспалась, чтоб завтра огурчиком. Иди, вон тебя Лорик ждет.

Кира медленно села, опираясь о постель слабыми руками. В проеме на лестницу, куда, переговариваясь и смеясь, ушли мужчины, стояла Лорка, так же, как в первый раз, сунув руки в карманы белого халата и скрестив ноги в черных колготках.

— Пошли, — сказала отрывисто. Отвернулась и ушла в коридор.

Миша, укладываясь, пихнул Киру в спину.

— Давай. Я Димке обещал, что ничего там тебе не сотрем, чтоб была, как с ним. Сливочная.

В знакомой комнате Лорка звякала чем-то на металлическом подносе. Не глядя, приказала:

— Ложись на кушетку. Ноги согни. Я посмотрю.

И когда Кира, которая думала, измучилась так, что ничего не может чувствовать, тяжко краснея от стыда, от собственной обнаженности, от этого кошмарного звяканья на подносе, легла на холодную клеенку, усмехнулась, подходя и садясь рядом на табурет:

— Ко-ро-ле-ва…

Оказывается, мне это снилось… Забываясь наутро.

Белый халат с глубоко расстегнутыми на груди пуговицами. Жесткое лицо под слоем пудры, губы, укрытые яркой помадой, черные, так неуместно в летней жаре густо накрашенные копья ресниц. Сильный макияж скрывал настоящее лицо, как татуировки скрывают лицо воина. Как сейчас уголь и бронза скрывали лицо настоящей Киры. Киры — в настоящем.

Вместо лица говорил голос. Меняя оттенки равнодушия. Как и в ту ночь, когда Мичи заставил взрослую Лорку целовать край подола испуганной девочки, насильно усаженной в кресло на столе, голос был отрывистым и равнодушным. Но измученной, напуганной Кире слышалось в нем торжество. Думала — королева, говорили односложные команды, такие же, как в кабинете у врача (повернись, ноги согни, не опускай… садись…), думала — самая-самая, ну и?

Не думала, хотела объяснить ей Кира, ища глазами ускользающий взгляд, не думала, я не хотела. Но следом пришлось бы сказать, это он. А валить все на Мичи нечестно, ему и так досталось горя. Больше всех. Потеря любимого пса, разорение, угроза смерти. Теперь — страдания из-за Киры.

— Нормально все, — отрывисто сказала Лорка, отходя вымыть руки к раковине в дальнем углу у стены, — иди.

Сама села на маленький табурет, вытаскивая из кармана пачку, по-мужски выбила сигарету и закурила, кладя ногу на ногу. Так высоко, что показался верхний край чулка — широкая полоса черных кружев на белой коже. Спрятанными под густыми ресницами глазами следила за Кирой, которая медлила на выходе в коридор. Совсем раздетая, на блестящем линолеуме, в двух длинных стенах с полированными дверями в них. Из арки над лестницей слышался раскатистый Мишин храп.

Я все выдержу, думала Кира, быстро и осторожно возвращаясь через пустой коридор. Выдержу, потому что — а куда мне деваться. Выход для Мичи обернулся полным тупиком для нее, но эта мысль маячила в отдалении, не приближаясь пока что. Только небольшие вспышки освещали отдельные, казалось бы, не самые важные вещи, удерживая их в голове Киры. Нельзя пить или замутить чем-то голову, чтоб пережить все это. «Для памяти» вдруг сказал Миша. Почему-то. Для памяти. А еще это постоянное — королева. Разве она так хотела, разве хочет? И теперь все повторяют, будто мстят Кире за нежеланный титул. Да она никогда и не мечтала, даже в детстве, не играла с картонными коронами, не рисовала красавиц на вычурных тронах.

В спальне стоял черно-белый полумрак и у Киры закололо сердце. Такой же, как с Мичи, когда она бежала в ванную или в туалет, ночью, различая спросонья плоскости полировки, пухлые бока подушек и диванных спинок, вертикальные линии торшеров, ваз, стеблей в них. Свет падал из коридора, а еще — из ночи, подсвеченный мягкой лазурью нижней воды. И предметы в нем менялись, становясь незнакомыми. Они и были незнакомы, но в этом ночном свете с них чехлами сползало даже то, чуть привычное, дневное.

— Мне казалось, они на меня смотрят.

Голос Киры повис в полумраке, стих. И женщина, сидящая в кресле, вздрогнула от прикосновения. Рядом с ее коленями прошла тонкая фигура девочки, шевельнув теплый воздух. Встала в проеме балконной двери, берясь рукой за уехавшее в стену стекло и осторожно заглядывая вниз.

Кира знала, кого она видит там. Маленькая Кира смотрела, а взрослая Кира вспомнила, и увиденное, и свои тогдашние мысли, но теперь на них накладывались новые воспоминания, пересыпаясь, как стеклышки в калейдоскопе, создавая узор. Или — укладываясь в пустоты кусочками мозаики?