Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде

Подобрав повыше юбку, молодая женщина присела, чтобы получше осмотреть повреждение «Данлопа». Если бы дело ограничилось проколом, Эмили с этим бы справилась, но если камера пострадала еще и от большой нагрузки и потому прорвалась, следовало обратиться к механику.

И когда Эмили опустилась на колени, вдруг в одном из них она ощутила резкую боль, словно ее ужалила пчела или оса. Посмотрев на правое колено, она увидела, что в него наискосок вонзилась вторая шляпная булавка, на этот раз с белой жемчужиной.

Булавка пронзила ей эпидермис, дерму и вошла в синовиальную оболочку сустава.

Сначала Эмили подумала, что неудобно в столь ранний час стучаться в двери дома тридцать один по Мейн-стрит. А между тем, если принять во внимание проколотую шину и раненое колено (булавка по-прежнему торчала в нем, ведь Эмили помнила, что шаман никому не разрешал самим вытаскивать стрелы), она нуждалась в посторонней помощи.

Самым близким к ней жильем был дом Райтов; с места, где она находилась, виднелся дымок, поднимавшийся от его труб двумя хорошо различимыми струйками, которые соединялись, образуя маленькое темно-серое облачко, зависшее над домом, подобно Вифлеемской звезде, указывающей ей путь к спасению.

И она направилась к деревне. Несмотря на боль, пронзавшую ее колено, едва она ставила ногу на землю и на которую не могла опереться, Эмили должна была еще и двигать велосипед, перемещавшийся с трудом из-за слетевшей шины, который с каждым поворотом колеса при его соприкосновении с рыхлой землей и мокрой травой словно становился все тяжелее.

Чтобы немного отвлечься от своих страданий, Эмили попробовала представить себе довольно холодный прием, к которому ей следовало готовиться, особенно со стороны отца Элси.

— Вы по поводу фей?

— Не совсем, мистер Райт, хотя в некотором роде… действительно, я… короче, меня зовут Эмили Фланнери и…

— Дочь уже сыта по горло этой историей! Да и все мы. Ступайте своей дорогой.

Он сделает попытку захлопнуть у нее перед носом дверь, и ей придется подставить ногу, чтобы ему помешать, что не так-то просто при обездвиженном болью колене.

— Подождите! Разве не ваша дочка и не ее кузина придумали историю про фей?

— Придумали? (Насмешливо.) Ах, вот оно что, вы и правда думаете, что все это детские сказки? (Обиженно.) Вы что же, считаете, что моя жена Полли, я сам, наша семья и семья малышки Фрэнсис Гриффитс — все мы сообщники в этой ребяческой затее? Сначала, признаюсь, я тоже подумал о подделке и розыгрыше. Элси всегда была выдумщицей. И настоящей художницей. О, она без труда могла бы нарисовать эти крошечные создания, что видны на фотографиях. Но если бы она так поступила, мы бы об этом знали. Вы и представить себе не можете, скольким экспертам мы показывали снимки, и не только отпечатки, но и негативы на фотопластинках. Знаете, я посылал пластинки в представительство «Кодак» в Лондоне. (Обрадованно.) В их лаборатории провели тщательное исследование и не нашли ни малейших признаков фальсификации. (Победно.) Я уже не говорю о том, что сэр Артур Конан Дойл грудью встал на защиту девочек. Вы что, считаете его поручительство недостаточным? Тогда я просто не знаю, что еще нужно народу!

После этих слов Эмили должна будет сдержаться и не сказать ему, что после потери более чем восьмисот тысяч его сограждан, павших на полях сражений, и двухсот пятидесяти тысяч жертв пандемии испанки народу ничто так не было нужно , как поверить в существование фей.

Тем более если феи сами решились представить доказательство своей реальности, позволив себя сфотографировать, да и как можно было называть «ребяческой затеей» то, что уважаемые люди считали проявлением доброй воли этих трогательных существ?

И лишь вечно недовольные интеллектуалы, а они почти все таковы, встретили желчным ворчанием это феерическое явление, эту искрометность, гибкость, юность, а значит, бессмертие или, по крайней мере, если и смертность, то куда менее отвратительную, чем человеческая! Ибо, как утверждал сэр Артур в своих лекциях, которые он читал по всему миру — в Канаде, США, даже в Австралии, — «… в мире фей нет понятий «рождение» и «смерть» в общепринятом смысле, поскольку форма их существования бесконечно более тонкая, чем наша; смерть для них выражается в постепенной дематериализации, заканчивающейся полным исчезновением, и это при том, что из двух фей одна может прожить около тысячи лет» [83] Вскоре Артур Конан Дойл напишет об этом в книге «Пришествие фей» (1922). — Прим. авт. .