Себастьян Фолкс - Энглби

Стеллингс, конечно, чокнутый, но логика его понятна.

Хотя мелодии у Терри Райли тоже не сразу поймаешь, если честно. Приходится слушать много, много раз, чтоб нащупать контуры музыкальной фразы. Беглость пальцев у него какая-то запредельная.

А еще пониманию музыки Райли очень способствует хороший косяк качественной марихуаны. Уверен, автор в процессе сочинения себе это тоже позволял.

Этим я и занялся после визита к Вудроу. Хотя от этого допинга случаются кое-какие провалы в памяти, но я не в претензии. Помимо всякой приятной биохимии в мозгу, это еще так вкусно …

А вам, возможно, совершенно ясно, к чему клонил старый Вудроу.

В таком случае я неправильно запомнил его слова или неправильно их пересказал, потому что сам тогда ничего толком не понял.

Кажется, это было очень-очень давно, в другой жизни. Почему?

Потому что произошло нечто действительно ужасное. Во что трудно поверить, о чем невозможно думать всерьез. Не верится даже, что вот сейчас я сижу за своим письменным столом в Клок-Корте и пишу эти слова. Но похоже, это в самом деле случилось.

Мне никто не сказал, хотя, по идее, следовало бы. К моменту, когда о случившемся узнал я, это перестало быть новостью — известно было уже почти сутки. Первое, что я заметил, — что я стою, уставившись на факультетскую доску объявлений, ставших вдруг невидимыми из-за огромного плаката со слишком мне знакомой фотографией. Я не сразу понял жуткий смысл фразы под снимком. Дженнифер Аркланд, студентка третьего курса исторического факультета, пропала.

Странная это вещь, скандальная слава. Как только лицо Дженнифер появилось на плакате, она перестала быть собой.

Превратилась в пропавшую. Исчезнувшую. И сразу в ее образе забрезжило нечто возвышенное. Это уже не просто девчонка, которая сидит рядом на лекции. О ней и подумать-то нельзя без легкого благоговения.

Все только и твердят, как хорошо ее знали и какая она была замечательная — нет, не была, она есть. «Невозможно говорить о ней так, будто ее нет» — эти ханжеские оговорки звучат постоянным рефреном во время совместных чаепитий.

Однако все равно это уже незнакомка. А не она.

Несколько дней еще живет надежда, что она уехала по дипломным делам или решила прерваться на отдых, не предупредив ни соседей, ни родителей, ни друзей. Но такое было маловероятно, почти невозможно. Джен — девочка ответственная, понимала, что за нее будут волноваться. Она считывала эмоции окружающих и хорошо представляла себе, что они чувствуют. Это вошло в привычку: она не могла не считаться с теми, кто рядом.

Поскольку разгадка у тайны чаще всего оказывается самая банальная, многие предполагали, что Джен не завтра, так послезавтра найдется в Харрогейте, или в Париже, или в родном Лимингтоне, и все с ней в полном порядке.

Не нашлась. Ни назавтра, ни на послезавтра.

Что в «Кречете», что в «Причуде», что знакомые Джен, что те, кто вообще ее не знал, все сошлись в конечном итоге на общей версии, хотя руководствовались совершенно непохожими соображениями. Все они поддержали безобидную версию — девчонка велела привратнику передать, что и как, а тот забыл; либо сунула записку в почтовый ящик куратора, а она затерялась среди почты, — притом что полагали совсем иное. На банальности произошедшего люди настаивали как раз потому, что втайне хотели чего-то будоражащего: чтобы ее похитили, замучили и выпотрошили, — ведь это гораздо интереснее версий с утерянными записками. Но кошмарные предположения вслух не обсуждались, это ведь цинизм. Да и судьбу искушать не стоит. Когда надеешься сорвать куш, всем врешь, что рассчитываешь на минимальные двадцать пять фунтов.

Одно было очевидно: что бы в конечном итоге ни выяснилось, Дженнифер больше не с нами. Даже если она отыщется, она никогда больше не будет той, кого мы знали прежде. Никогда. Наивная девчонка, которая простодушно предложила тогда чуть ли не всем кружком съездить в Париж, которая собирала тарелки после нашего сборища в своих модных клешах и кашемировом сером свитере, заправляя за ухо упавшую волнистую прядку… Она уже не вернется.

Журналисты сориентировались не сразу. Несколько дней о произошедшем — или не произошедшем — говорили только в кампусе да в местной прессе. Наконец и в одной из центральных газет появилась большая статья на пятой странице.

Номер страницы мне известен, поскольку в данный момент она лежит передо мной на столе.

Заголовок: «Пропала одна из лучших студенток». Ну и сам текст: «Опасения за жизнь двадцатилетней Дженнифер Аркланд вчера ночью получили новые основания. Весьма талантливая студентка-третьекурсница, гордость географического факультета…»