Андрей Рубанов - Финист – ясный сокол

И, наконец, ещё раз повторил: змей старый, двигается мало, но может двинуться так, что нам всем придёт конец. Всем быть на стрёме и больше думать о себе. Если не дурить – никто не пострадает; мы пришли не на смертную битву, а застращать полумёртвую паскудину, измолотить, заставить замолкнуть. Мы сильней и быстрей, наше дело правое.

Странно, но девка Марья слушала мои слова внимательней двух других, сильных мужиков; и она единственная задала вопрос.

– А чем можно бить?

– Только дубиной, – сказал я. – Топором и ножом нельзя. Крови быть не должно. Иначе есть опасение, что помрёт.

В зелёных глазах Марьи снова вспыхнул огонь; предупреждая её вопрос, я поманил пальцем малого Потыка и попросил:

– Расскажи, почему его нельзя убивать.

Потык засопел.

– Это тайное знание, – возразил он. – Только для нашего рода и племени.

– Не настолько тайное, – сказал я. – Расскажи. Треба поднесена, бог за нас. По обычаю, перед боем каждый может открыть другому сердце. Рассказать что-то важное. Давай, расскажи ей. И пойдём.

– Я могу, – предложил Тороп.

– Ладно, – поспешил Потык, – скажу. – И посмотрел в ждущие, твёрдые глаза девки. – Есть предание. Если змея убить – из его тела вылезет другой. Гораздо страшней, сильней и опасней. С тремя головами и ядовитым дыханием. Этот другой змей, новорожденный, много раз являлся во сне многим людям нашей долины. Волхвам, ведунам и безумным. Это поверье крепкое, и о нём все знают. Наш змей старый, он только кричит. Но если его убить – из него выйдет другой, новый змей, стократ опасней. Он будет убивать на протяжении многих столетий.

Марья выслушала, посмотрела на меня и Торопа; мы одновременно кивнули.

– Можно сказать проще, – продолжил малой Потык. – Краткий смысл предания – в том, что бить можно каждого – но никого нельзя бить до смерти. И если змей наш главный враг – мы будем с ним сражаться, но никогда не убьём. Если в плохое лето он кричит – мы приходим и стращаем его. Если, в хорошее лето, он молчит – мы его, наоборот, кормим. Мы его бьём, но не убиваем, он нам нужен; мы хотим, чтоб он жил дальше и дальше.

– Лучше старое чудовище, чем новое, – сказала Марья.

– Да, – сказал Потык. – Теперь ты всё знаешь.

Помост частично прогнил, он скользкий, разбегаться по нему нужно осмотрительно.

Но изо всех сил.

С той стороны, за тыном, есть ровная площадка – если оттолкнуться недостаточно сильно, есть опасность не долететь, и рухнуть в кучи сгнивших костей, и сломать ногу.

Среди костей во многих местах лежат старые топоры, ножи, навершия рогатин.

Если совсем не повезёт – напорешься ногой на остриё ножа, брошенного здесь лет сто назад. Обычно это очень старые, костяные и каменные изделия.

Новички – парни вроде Потыка – думают, что за тыном вокруг змея всё усеяно добротными железными мечами и секирами с дубовыми резными рукоятями.

На самом деле брошенного оружия, действительно, много, но всё это – очень старые каменные топоры и костяные палицы, а никак не сверкающие железные сабли.

Я здесь уже был; я прыгаю – и знаю, что́ там, с другой стороны.

Змей может сидеть в любом месте: вполне возможно, что я, разбежавшись, сигану прямо в его пасть.

Как всякое живое создание, он всё время движется, переползает то к одному краю тына, то к другому; полумёртвый, а не хочет останавливаться.

За моей спиной, в кожаных петлях, укреплены боевой топор и дубина, а в обеих руках – длинные светочи, жирно чадящие смолой.

Один светоч я кидаю вперёд себя, на ту сторону – туда, куда сам хочу прыгнуть; чтоб огонь освещал место падения. Второй светоч держу высоко в поднятой руке.

Я перепрыгиваю тын, и падаю на землю точно там, где хотел.

Несколько поколений моих единоплеменников, прыгавших сюда с помоста, понемногу расчистили ровный пятак, – ступни мои ударяются в твёрдое, я удерживаюсь на ногах, пробегаю несколько шагов и останавливаюсь.

Поднимаю второй светоч выше.

Нахожу первый – и, раздвинув тьму двумя малыми снопами огня, шагаю вперёд, готовый в любой миг отшвырнуть огонь, выдернуть оружие из-за спины и начать схватку.

Кости повсюду: торчащие полукругом рёбра, порушенные хребты, лопнувшие черепа с продавленными глазницами и кривыми зубами.

За две сотни лет Горын сожрал целый звериный народ, без счёта лосей, кабанов, оленей, собак, волков и медведей.

Повсюду – изглоданные останки, лоскуты лохматой кожи, шматы тухлой плоти, сожранной могильными червями, и большие кучи окаменевшего змеева кала.