Андрей Рубанов - Финист – ясный сокол

Пять тысяч человек ахнули, увидев, как платье, облегающее Цесарку, подобно второй коже, подчёркивающее все изгибы её совершенного тела, – это удивительное платье мгновенно разошлось, расползлось вдоль и поперёк, и осыпалось к ногам княгини, превратившись в спутанные обрезки золотой нити.

Совершенно нагая, Цесарка завизжала. Она не могла даже прикрыться руками.

Раскаты хохота сотрясли площадь.

Десятки глоток восторженно заревели:

– Пустой узел! Пустой узел!

– Увести! – приказал князь, кивнув охране на Цесарку; клетку немедленно открыли, двое вбежали внутрь, на опозоренную княгиню набросили плащ, и она устремилась прочь; один из караульных неуверенно подобрал с пола ворох золотых нитей, но тут же сам в них запутался; охранники бегом сопроводили Цесарку до входа в караульное помещение.

– Истина установлена, – объявил старший Финист. – Виновный изобличён. Согласно Завету, он будет предан смерти.

Люди замолчали.

– Пощады! – закричали из первых рядов. – Пощады!

Князь помедлил.

Крики смолкли.

– Своей волей, сообразно с древними традициями любви и мира, я заменяю казнь на пожизненное изгнание.

Некоторые одобрительно захлопали, но другие – многочисленные – засвистели.

Но князь сделал вид, что не услышал.

– Теперь вторая, – продолжал он. – Земная дикарка. Доставлена в город сообщником, с целью устроить встречу с моим сыном. Ни дикарка, ни сообщник не имели умысла на причинение вреда. В результате их действий никто не пострадал. Каждый получил, что хотел. Дикарка Марья получила любимого человека. Княгиня Цесарка получила золото. Сообщник дикарки – Соловей – получил возможность обратиться к народу. Итак, земная дикарка Марья, дочь кузнеца, невиновна, и должна быть освобождена немедленно.

Куланг, стоящий справа от кафедры, по знаку князя вошёл в клетку, выхватил нож и мгновенным движением рассёк шёлковые путы на локтях Марьи. Она распрямила затёкшие руки, вышла, зябко поёживаясь, но затем остановилась, не зная, что делать.

Первые ряды, поддерживавшие Цесарку, заволновались, однако из страха перед князем никто не решился открыто продемонстрировать свою ненависть. Зато из задних рядов бросили цветы.

Молодой Финист соскочил с кафедры, подошёл к Марье, обнял её и поцеловал – и, наконец, собравшиеся дали себе волю.

Восторженный рёв оглушил меня.

В колеблющемся оранжевом свете лица, искажённые сопереживанием, любопытством, жаждой потехи, показались мне одновременно уродливыми – и прекрасными.

Но я сохранял видимость спокойствия; надежда на удачный исход моего собственного предприятия крепла с каждым мигом, с каждым долетающим до меня истеричным или радостным выкриком.

Но я был не главным участником действа; на меня никто не смотрел.

Молодой Финист обнял Марью за плечи и повёл прочь. Бледная Марья, со следами от узлов на голых руках, держалась твёрдо, но я успел увидеть: её глаза полны слёз.

Я увидел, как люди любят младшего Финиста; ему выкрикивали слова одобрения, его хлопали по плечам и шее, к нему тянули руки, чтобы просто дотронуться. Он шёл по коридору любви, обнимая за плечи свою избранницу.

Он был их будущим властителем.

Влюбившись в него, они – мой народ – надеялись, что сын сделает их счастливыми: когда отец уйдёт, сын продолжит его дело; выкрикивая его имя – они переживали за себя и думали о себе.

Итак, младший Финист, сын князя народа птицечеловеков, сам увёл земную девушку Марью с городской площади.

Если бы я знал, что больше никогда не увижу ни его, ни её, – я бы, разумеется, постарался запомнить какие-то подробности. Но я помню только, что Марья всем телом крупно сотрясалась в ознобе.

Она замёрзла, она ещё не совсем привыкла к холоду и высоте; мальчишка Финист должен был это понимать, но нет: продолжал держать её за плечи, а надо было хоть что-нибудь накинуть; я хотел было крикнуть ему про шубу, но не крикнул.

Наши пути разошлись в тот миг.

Нельзя сказать, что я сильно порадовался за девку. Она нравилась мне самому. Мне было неприятно смотреть, как другой мужчина – гораздо более привлекательный, молодой и богатый – уводит её к себе.

Но такова жизнь.

В том, что они соединились, есть моя большая заслуга.

Если бы не я – не случилось бы ничего.

Шум, сопровождавший уход Финиста и Марьи, длился до тех пор, пока оба не исчезли за дверью княжьего дома.

На пороге Финист и Марья поворотились к людям и поклонились оба, и все, кто там был, поклонились в ответ.