Александр Проханов - Громкая тишина

Сейчас Азис стоял, подтянутый, крепкий, терпеливо глядя, как молятся его солдаты. Майор излагал ему план провода колонн, чувствовал прибывание света, нарастание утра и дня, как стремительную грозную весть.

— Товарищ майор, а я вас тут караулю! — На крыльце стояла молодая полная женщина, румяная, заспанная, в полузастегнутой кофточке. Улыбалась, щурилась. Была уверена, что ее женственность будет замечена. Майор узнал в ней продавщицу военторга, курсирующую вместе с лавкой от поста к посту. «Маркитантка», — усмехнулся он. — Вы бы меня вперед пропустили с колонной, товарищ майор! А то вчера тут полдня прохлаждалась! Я ведь нарзанчик свежий везу, конфетки, печеньица сладкие! Вашим же солдатам везу. Вы бы меня вперед пропустили, а я бы вам ящичек с водичкой оставила!

Она улыбалась, оглаживала свой незастегнутый ворот. Покачивалась на крыльце. Упрашивала майора и одновременно его поддразнивала. И он сквозь жесткую ткань военной одежды, сквозь брезент и металл амуниции вдруг ощутил ее близость и прелесть, ее утреннюю горячую свежесть, бесшумно толкнувшую его. Мгновение смотрел жадно, зорко, ошеломленный, вспоминая в себе другие, прежние чувства, заслоненные военной дорогой, железом и гарью боев, изнурительной, отнимающей все силы борьбой. Одолел в себе наваждение. Эта женственность была не ко времени. Ей здесь не было места. Ей не было места в нем. Она была из другой, прежней жизни. Как Москва. Как любимые книги. Как лазурь, манившая в снах.

Отвел глаза от ее румяных смеющихся губ.

— Сейчас, в восемь ноль-ноль, пойдут афганские «борбухайки». Пристраивайтесь к ним со своим фургоном и гоните вместе без остановки. Сегодня торговли не будет. Не вздумайте застревать на постах. Иначе от ваших сладких конфеток одни уголечки останутся!

— А как же план, товарищ майор? — кокетничала продавщица. — Я же для ваших солдат и лично для вас стараюсь!

— Прямиком по дорожке, понятно? Или будете здесь торчать три дня! — резко отвернулся, забывая о ней. Уже подъезжал БТР, качая хлыстом антенны. Глазастые лица солдат, ожидавших его слов и жестов, смотрели на майора с брони.

Командирский его БТР. Его кров и стол. Его ложе. Его боевая машина, носившаяся по ущелью, крутя пулеметом, поливая огнем вершины стреляющих гор. Врезалась в скопление горящих цистерн. Звенела от пулевых попаданий. Броня с башенным номером сорок четыре вся рябая от зазубрин и метин. Борт помят и наспех заварен после удара в скалу. Два круглых светлых глазка, пропустивших сквозь себя бронебойный китайский сердечник. Двигатель дважды меняли, после взрывов гранаты. Передняя ось теряла колесо и подвеску, когда наезжали на мину. Командирский его БТР, известный на трассе врагам и друзьям. На него сводили пулеметный огонь засевшие в скалах душманы. Его караулили в зарослях гранатометчики и стрелки Гафур-хана. Его выкликали по рации попавшие в засаду колонны. И спокойней, уверенней крутили баранки водители, когда рядом к КамАЗу пристраивался БТР с башенным номером сорок четыре, и майор в танковом шлеме, бормоча и булькая в рацию, оседлав броню, катил вдоль колонны.

— Так, гвардия!.. На семь минут опоздали!.. Выговор!.. — Он грозно и весело оглядывал солдат на броне. Их родные знакомые лица, казавшиеся худыми и строгими в утреннем свете гор. Дорожил выражением зоркости, преданности и готовности. Их разноликим чутким единством. — Было сказано, в шесть ноль-ноль!..

— Скат меняли, правый задний, товарищ майор! — ответил водитель Нерода, подымаясь из люка, не оправдываясь, не чувствуя вины за мелочное опоздание, а напротив, улавливая, как рад командир их появлению. — Приспускал правый задний. На подкачке и то приспускал. Решили сменить. А то ведь сегодня гонять придется. Новое колесо не помеха.

Маленький белесый Нерода, тонкорукий, с голубыми глазами, говорил баском, с той мужицкой серьезностью, что досталась ему от его деревенской родни. Вот так же, подумал майор, его прадед готовил телегу в дорогу, менял кленовое колесо, смазывал дегтем ось.

— И еще, товарищ майор, сухпаек захватили. Ваш любимый. А то неизвестно, где сегодня обедать придется! — Евдокимов, чисто вымытый, выбритый до розового цвета в щеках, не похожий на вчерашнего в саже и копоти, сообщал командиру не о сухпайке, а о том, что им, солдатам, известно, каким будет нынешний день. И майор в который раз удивился: как, какими путями им, солдатам, это известно? Не из сводки, не из приказа, а из той витавшей в ущелье тревоги узнавали они о предстоящих опасностях, о засадах, о неминуемом бое. Ущелье, бетонка, вершины чуть слышно вибрировали, несли в себе потоки боевой информации. Солдаты своей интуицией ловили эти потоки.