Алиса Юридан - Сигнальный экземпляр [Сборник]

Анна всегда была болтлива, но с началом своего писательства стала просто невыносимой. Однако её разговоры давали плоды — людям нравилось, как она говорит. Нравилось, как она выглядит. Как ведёт себя. И хотя постепенно её книги стали неуловимо просвечивать посредственностью, людям было всё равно. Если им нравишься ты, то они могут убедить себя и в том, что им нравится твоё творчество. Люди любили Анну. Пожалуй, это её и сгубило.

Когда к нам приходил Аннин любимый главный редактор, проталкивающий все её писательские изыскания в массы, я забывала свои недовольства, забывала, что последнюю книгу Анны с трудом осилила лишь до половины. Я чувствовала себя частью какой-то литературной тайны. Это было необычно.

Издательство, занимающееся книгами Анны, имело амбициозное название «Лучшие книги». Название это было выбрано не только для того, чтобы заявить, что у них лучшее исполнение и качество книг, но и чтобы намекнуть: мол, самые лучшие книги у нас, покупайте и читайте, не пропускайте! Хотя на самом деле отбор у них был так себе. Взять хотя бы Анну. Это скорее было привлечением авторов, ведь каждому приятно видеть на своей свеженькой книге почти что штамп «Лучшие книги». Многие велись именно на это. Анна не была исключением.

И я бы не удивилась, если бы Анна создала в квартире своеобразный алтарь своих шедевров, отвела бы им специальное место. Я бы даже не разозлилась, наверное. Но нет же. Будь я на месте Анны, хранила бы свои книги как минимум на отдельной полке, все вместе, этакие наглядные доказательства моей успешности. Анна же всегда ставила свои книги вперемешку с признанными авторами и даже классиками. Этим она как бы ставила себя на один уровень с ними.

Это чуть-чуть, совсем ненавязчиво, но раздражало.

Сама же Анна продолжала с упоением посещать различные творческие встречи, непременно вместе со мной. Ей так было спокойнее, говорила она, но думаю, это была лишь половина правды. Вторая, конечно, заключалась в том, что ей хотелось покрасоваться передо мной. Что-то мне доказать. Учитывая, что она всё ещё не собиралась съезжать, — довольно рискованная идея. Но я терпела и относилась ко всему снисходительно. Любезно улыбалась и кивала, слыша в свой адрес очередное вежливо-равнодушное «как дела?» от людей, которых я знать не знала и которые понятия не имели, кто я. Но раз я пришла вместе с Анной, надо же проявить любезность! Чёрт, но зачем? А если обобщить — зачем в принципе спрашивать, как дела? Анна, её редактор, знакомые и незнакомые мне люди постоянно это делают, но зачем? Ведь я могу ответить всё, что угодно, и никто не узнает, как оно на самом деле. Да и вряд ли это кому-нибудь интересно. Ненавижу, когда что-то делается только для проформы. Ненавижу, когда поддакивают вместо того, чтобы просто слушать. Ненавижу, когда смеются, хотя на самом деле не смешно — смеются просто потому, что того требует ситуация.

Анна с лёгкостью изображала внимание, беседуя с литературными критиками, хотя я знаю, что ей было плевать на их мнение. Анна — признанный в своих кругах автор, но ей было сказано соблюдать определённые литературные приличия, и вместо того чтобы плеснуть в лоснящееся лицо зажравшегося критика чашку горячего чая, она кивала и поддакивала. Только Анна умела так смеяться над безвкусными и пошлыми шутками главного редактора, что даже он, видевший своих писателей насквозь, верил в её искренность. Анна могла быть хамелеоном, существующим в рамках, устанавливаемых в определённых кругах и определённых ситуациях, чтобы добиться желаемого и выглядеть своей. Она могла стерпеть что угодно ради достижения цели.

Но я — не Анна.

И кстати, я — сова. Стопроцентная, матёрая сова. По утрам меня лучше не трогать. Лучше было бы для всех, но живя вместе с Анной, о компромиссах можно было забыть. Каждый раз, разбуженная Анной, я подавляла в себе утреннее желание кого-нибудь убить и напоминала себе, что сама же и решила мириться со всеми неудобствами, которые доставлял мне литературный гений. Помогало плохо. Но помогало.

Нет, ну серьёзно, как можно писать что-то в девять утра? Как вообще можно что-то делать раньше полудня? По крайней мере, что-то продуктивное. Даже если тело моё делало вид, что бодрствует, мозг спал первую половину дня, а вторую пытался раскочегариться, что получалось только к вечеру и особенно к ночи. Анна же своим щебетаньем и активной деятельностью убивала меня с раннего утра. Она и писать садилась часов в девять, когда нормальные люди спят или мечтают оказаться в постели и доспать. Анна была жизнерадостным жаворонком.