Модест Осипов - Сказки для себя

— Нельзя с грязными руками. Мама ругаться будет. И Алик.

Алик. Альфредо. Стоматолог. Человек патологически аккуратный. После семи лет жизни со мной Анна, наконец, нашла единомышленника. И терпеть не может, когда я иронизирую на эту тему.

— Ничего, Машка, это ведь понарошку.

— Ну тогда ладно. Дай ещё одно яблоко, sisplau. Я глаза закрою, а ты дальше рассказывай.

Я не бог весть какой кофеман, но лучший на свете кофе — в «Катти Сарк» в аэропорту Шереметьево. Кофе со вкусом путешествий.

Багаж сдан, со мной только рюкзак с фотоаппаратами, лэптоп и планшет. Пью ристретто, рисую на салфетке драконов — грозных, грустных, летящих, убитых. Иногда отвлекаюсь, смотрю, как за окном взлетают-садятся самолёты. Москва медленно, неохотно, но всё же отпускает меня.

Минут пятнадцать до посадки, даже меньше. В наушниках Саша Литвинов поёт про кошку и парус. В общем зале диктор на скверном английском приглашает на нью-йоркский и амстердамский рейсы.

Пискнул московский телефон. «Абонент Машка снова в сети NeXT».

— Здравствуй, Полли.

— Привет. Шумно там у тебя, ты откуда?

— Я в Шереметьево, кофе пью.

— Специально приехал кофе попить?

— Да. Здесь он вкусный. Как дела? Как там Их Высочества поживают?

В юности я называл Машку сказочной принцессой. Она вышла замуж, родила Тимку, развелась. Какое-то время мы снова жили вместе. К малышу прочно прилипло прозвище Их Высочества, даже Машкины родители иногда его так называют.

— Да безобразничал целое утро, плохо ест. Вот, еле-еле спать уложила. Сказала ему, если будет так себя вести, ты больше не приедешь.

— Машуня, нельзя такие вещи говорить, он же маленький, во всё верит.

— Советчик! Лучше бы… Куда летишь? Ты не говорил ничего.

— Пока в Париж, копаться в архивах и ждать звонка. И доучиться, наконец, получить лётную лицензию. Потом в Болонью, к профессору. Его обещали свести с людьми, кто поможет попасть в Аксум. Профессор всего несколько человек с собой берёт. И вот, мне предложил.

— Это вообще где? Зачем тебе туда?

— В Африке, на севере Эфиопии. Там Скрижали. Понимаешь, настоящие, те самые! Я как раз книгу пишу о поисках Ковчега Завета. И тут такое!

— Миш, помнишь, ты дарил когда-то Тимке книжку про поросёнка Плюха?

— Помню. Я в детстве её очень любил. Ты к чему это вдруг?

— Поросёнок шёл за радугой, всё пытался её догнать, но не мог. Ты похож на Плюха, ты всю жизнь гоняешься за радугой.

— Ну тут такая удача… Не обижайся, я ведь вернусь.

— Когда?

— Не знаю, может быть, осенью. Но точно не позже зимы. Всё, посадка, пойду. Я буду звонить тебе, Машенька, писать. По крайней мере, из Европы. И привезу вам что-нибудь интересное, тебе и Тимке. Обещаю.

— Не надо, Мишка.

Короткие гудки, отбой.

Я собрал свои вещи, оставил чаевые под драконовой салфеткой, допил последний глоток самого вкусного на свете кофе, горького ристретто со вкусом путешествий.

Здесь, на орегонском северо-западе, облака делают все: горы, неспокойный океан за горами, пустыня за другими горами, прохладная в конце осени пустыня с запахом шалфея. Даже разноцветная тайга умеет делать облака — они висят на базальтовых холмах по берегам широкой реки, как дым огромных костров. Облака получаются разные. Утром — невесомые белые в чистом осеннем небе, потом принесёт северный ветер рваные серо-серебристые, похожие на стайки драконов. Придут с запада, с океана, облака-башни, тяжёлым синим брюхом навалятся на горную гряду по всему горизонту. Самолётные следы расчертят небо, нарисуют перспективу. Лягут на землю, на небо длинные тонкие тени. Сквозь опаловую дымку выглянет в последний раз за день мутно-жёлтое солнце — завтра в Портленд снова придёт непогода.

Ты сидишь у окна в переполненном самолёте, ты летишь на юго-восток, где пальмы и солнце, где в ноябре цветут бугенвиллии, и ветер приносит из пустыни запах незнакомых трав. Ты встречаешь рассвет в облаках, видишь в игре отражений и бликов безымянную страну, что снилась тебе в детстве. Ты читаешь о Пушкине, дремлешь, мурлычешь себе под нос «Крылья» и «Мышку», пьёшь клюквенный морс. Ты думаешь о той, что думает о тебе.