Сергей Зенкин - Листки с электронной стены

Еще одна особая область памяти в фильме отражена, но мало: трудности и проблемы учеников Второй школы 60—70-х годов. Не учителей или директора (о них говорится внятно), но самих школьников, которые ныне, через много лет, склонны вспоминать свою юность скорее в розовом свете. А проблемы-то у них были — специфические, характерные именно для Второй школы. Например, как тяжело было учить математику: вроде бы за нею сюда и пришли, но сколько страданий она, окаянная, доставляла! Или как мало в школе было девочек — и как эта гендерная нехватка фрустрировала юношеские чувства (а вместе с тем и неуловимо меняла весь моральный климат). Или как из соседней школы приходили хулиганы — бить и грабить очкариков-математиков. Или еще такая серьезная, по-настоящему социальная проблема: во Второй школе надо было осваиваться с ситуацией, когда многие твои товарищи — абсолютно свои ребята, которых и в голову не придет сторониться, — оказывается, люди «проблемные», с нехорошей записью в анкете, которая помешает им поступать в университет и от которой они пытаются избавиться, кто меняя фамилию, а кто даже думая о переезде в другую страну. Приходилось учиться политкорректности (тогда, конечно, никто еще не знал этого слова), вырабатывать навыки честного, достойного поведения с теми, кого общество назначает «чужими» (если, конечно, ты сам не из их числа — а впрочем, это дело наживное). Этому тоже учила Вторая школа, это был тоже важный моральный и гражданский опыт, и сегодня это тоже небесполезная часть нашей исторической памяти.

После погрома в Манеже скульптур Вадима Сидура зазвучали предсказуемые сравнения его со знаменитой акцией Pussy Riot: дескать, получили то же самое «оскорбление чувств» с другой стороны.

Может быть, напавшие на выставку и имели в виду собезьянничать (это сегодня типичный прием общественной борьбы), но надеюсь, что всем ясны различия между оригиналом и пародией. Во-первых, танцевавшие в храме не пытались уничтожить или повредить что-либо ценное. А во-вторых, и это главное, они в своей акции выступали против власти (за что и были, собственно, наказаны, а вовсе не за «оскорбление чувств верующих»), тогда как «православные активисты» пытались, наоборот, явочным порядком осуществлять власть, запрещая другим выставлять «неблагочестивые» изображения. В одном случае имела место самовольная выходка, в другом — самоуправная цензура. В одном случае — протест, в другом — репрессия.

1.09.2015

Читая, как украинские журналисты и блогеры ожесточенно спорят, на ком лежит политическая — именно политическая, а не только уголовная! — ответственность за вчерашнюю провокацию в Киеве, с недоумением ловишь себя на мысли, что у нас, случись что, такой спор невозможен: понятие политической ответственности давно забылось и стало бессмысленным. У нас ближайший политик, лично отвечающий за все неприятности, живет в Вашингтоне, а внутри страны всем правят «они», которые называют себя «мы», — не партия, не семья, даже не кооператив, а безличная система, где каждый, вплоть до главного начальника, делает то, чего хочет население. И какой же с них спрос?

В этой системе бывает вина, но не ответственность. Когда безликие чиновники сажают в тюрьму или, наоборот, выпускают на волю случайно попавших к ним людей — то поэтессу из Министерства обороны, то кинорежиссера из «нашего» Крыма, — мы еще можем вяло спорить о виновности осужденных, но никому и в голову не придет считать их ответственными за какие-то реальные, касающиеся нас события. И если система начнет предъявлять нам виновных в срыве хлебозаготовок, убийстве Кирова или разгроме Западного фронта — возложить на них ответственность все равно не получится, и потому виновных придется непрерывно менять, выявляя все новых врагов народа. И даже когда система объявит, что отец и гений оказался не отцом, а сукою, — отвечать ему будет не перед кем: может, он в чем и был виноват, но кто мы такие, чтобы его судить? Мы люди маленькие, мы лучше израильскую военщину к ответу потребуем. Или ту же киевскую хунту.

Это с трудом укладывается в голове, но украинцы, у которых в стране война и кровь льется даже в столице у дверей парламента, в каком-то смысле живут нормальнее нас — потому что в этих своих делах они ищут не только виноватых, но и ответственных, за плохое и за хорошее. То есть судят о политике как граждане, а не как маленькие люди.