Сергей Шустов - Бах

И даже друг, истинно восхищающийся и понимающий Баха родственно (синтонно) мне (как мне всегда казалось!), так и не понял мою небывалую любовь к Арии из Кантаты 42…. Как одинок человек в этом необъяснимом чувстве!!! Да и названия этому чувству нет. Даже в такой малости, как шестиминутная мелодия женского голоса, 2-х гобоев и виолончели в сопровождении оркестра отдаление Друга, не разделяющего со мной восторг и тайное ликование, происходит чрезвычайно болезненно и не находит объяснения разумом.

И вот, когда я иду по улице, а в голове моей звучит эта Ария, мне не кажутся: серым — день, бесперспективной — жизнь, бестолковой — городская суета вокруг, а мое превосходство над окружающими сердитыми и порой озлобленными людьми заключается именно в этой звучащей у меня в голове божественной мелодии… Так я укрепляю себя в этом независящем от меня потоке и нахожу опору там, где другие даже ее и не думают искать…

……….

Но, пожалуй, самым неприятным (подчеркну — со стороны, и для меня лично) становится диалог двух специалистов, ведущих спор относительно не самой музыки и чувств, ею вызываемых, а относительно каких-то технических деталей ее обслуживания — постановки кисти руки, достоинств «старой и новой» аппликации, обертонов клавесина «мастера Гамбса» и акустики Карнеги-холла. В глубине любой человек, слушающий подобную беседу, понимает, что это — важно и нужно! Что без этих деталей не родится хорошая музыка. Что это, возможно, даже самое важное, без чего «производство» музыки быстро бы превратилось в обыденную рутину и низкопробное ремесленничество. Но — сердцем — такие беседы принимать невозможно. Они больно ранят и оскорбляют чувства истинного любителя музыки. Поэтому, кстати, специалисты, интуитивно чувствуя сами некоторую «ущербность» своих споров, стараются подобные диспуты проводить без свидетелей. Без публики.

Зато чудесным образом преображаются два (и более!) человек, когда в разговоре о музыке присутствует живым и непосредственным образом сама музыка! Это происходит тогда, когда Исполнитель умеет еще и увлеченно и мудро рассказать о тех звуках, которые он извлекает из скрипки или клавесина. Добавить Слово! Или, наоборот, лектор вдруг подходит к роялю (или берет в руки скрипку) — и с блеском исполняет то, о чем он только что трепетно говорил. Немногие, к сожалению, умеют это делать артистически и аккуратно. Но — когда это получается, то воздействие музыки, подкрепленное воздействием слова, становится воистину эффективным и даже порой вызывает подлинный катарсис. Особенно этот способ важен и значим для неофитов. Тех Слушателей, которые делают первые шаги (как шаблонно говорят в таких случаях) в мир Музыки. Замечательным примером, достойным восхищения и подражания, являются лекции-концерты Михаила Казиника. Как удачно и бережно сочетает он слово с самой музыкой, достигая небывалых эффектов! «Дай Бог таких Проводников каждому», — всякий раз мечтается мне, когда я вспоминаю эти концерты и когда натыкаюсь на случаи «глухого непонимания и неприятия» баховской музыки слушателями-новичками…

Доказательство достоинства Музыки — увы, не математика. Разума и рациональности в этом, дай бог, наскребется на треть! Всё остальное — иррационально. Это как доказывать недоказуемое и деловито вертеть в руках неосязаемое…

………

…Но, в конченом итоге, мы так и не услышим основного. Причем, что очень важно и парадоксально, во всех поименованных вариантах общения. Так как главное невозможно выразить словами. Из-за нашего неумения. Из-за бессилия самого слова. Из-за сложности и многогранности тех чувств, которые порождает музыка. Оно, это основное, — сердцевина всех бесед, — останется невысказанным. И потому — судить об услышанном, только лишь по тому, что мы услышали, невозможно. Ибо внутри нас — никто, даже мы сами — не сможет выразить ни словами, ни жестами, ни телесными муками происходящее с нашей Душой…

И, возможно, по этой самой причине, кроме языка и слов, способных оторваться от этого языка, Господь даровал нам нечто гораздо высшее по качеству — Музыку!

……….

Однажды меня спросил давний Друг, которого я, казалось, очень хорошо знал:

— Серега, а скажи-ка мне: знавал ли ты реальные случаи, когда вполне зрелый, так сказать, сформировавшийся как личность, человек вдруг полюбил Баха? Нет, понятно, что он и раньше его знал… Но вот как-то неожиданно, вдруг, — взял и полюбил? А?

Вопрос этот застал меня врасплох. Я стал вспоминать свои встречи с любителями и знатоками Баха. И неожиданно понял (сам для себя), что эволюция их взглядов и вкусов к нашему кумиру мне абсолютно неизвестна! Как и, главное, когда они «пришли» к этой музыке? И навсегда ли они к ней пришли? Известны ли мне, наконец, случаи, когда человек, любивший баховскую музыку, заявил бы (предположим, публике, знакомым или сам себе), что, дескать, всё, «наелся до отвала», «она мне надоела», «больше слушать её не буду», «начну искать что-то другое, более новое и интересное».