Сергей Шустов - Бах

Но вновь и вновь повторяется этот вызов, этот дикий взлет смычка. И боль отпускает. Оказывается, боль сладостна и желанна. Нет, нет, никогда Бах не покидает своего бедного слушателя. Не оставляет на растерзание наедине с Чаконой или с каким-то другим своим гигантом.

Возможно, он знает, предвидит их силу. И он должен следить и следовать. Он рядом. Он правит и управляет. И постепенно я прихожу в себя.

.….

Чакона делает меня абсолютно другим, — и я теряюсь, растворяюсь в этой абсолютной тишине. Кто-то сказал, что Чакона «грозит сломать хрупкое тело скрипки». Мне же порой страшно за себя: ибо в тот момент, когда скрипка уже готова развалиться на части от урагана Чаконы, что-то в человеке тоже надламывается, не в силах выдержать этот напор — и наступает перевоплощение. Реинкарнация.

Возможно, именно поэтому музыка Чаконы кажется мне очень близкой величественному и трагедийному хору «Et incarnatus» («И воплотившийся») Высокой си минорной Мессы.

Психологи говорят, что в своем когнитивном (а равно — и эстетическом) развитии человек проходит определенные стадии: от самого младенчества до глубокой старости. Их можно выделить, описать и назвать (чем, собственно, наука и занимается постоянно).

Интересно в этих теориях то, что конкретная личность может остановиться, скажем, на третьей стадии — и дальше никуда! Как лошадка на знакомой станции. То есть совершенно не обязательно, с неотвратимость рока, должна наступить высшая фаза, кульминационная. Зато последовательность стадий — строга и непременно такая. О стадиях становления интеллекта можно подробно узнать у Жана Пиаже.

Мне кажется, что также и в музыке. Точнее, в ее восприятии. В переживании ее и в ее интерпретации. Ведь восприятие музыки наше, естественно, напрямую связано с нашим же интеллектом! Это никто не будет оспаривать.

Первые две стадии — «детские». Маленький ребенок будет рассказывать вам о прослушанной музыке хаотично и бессистемно. «Вот тут кто-то шумит и кричит!», — говорит он. «А здесь — лисичка крадется к птичке, слышно — топ, топ, топ…». Однако, основное отличие восприятия музыки, скажем, от восприятия живописи на ранних стадиях развития человека связано с тем, что визуальные образы легче понять (любым образом) и трактовать, чем образы абстрактно-виртуально-музыкальные. Кроме того, ребенок не сможет удержать в своей голове весь музыкальный образ целиком (что легко сделать в случае разглядывания картины, поскольку она вся перед ним в любой момент времени). Поэтому рассказ ребенка будет сопровождать музыкальное произведение, а не трактовать его потом, когда наступит тишина (здесь сказывается особое свойство музыки как вида искусства — «расположенное во времени», протяженно-временное). Скорее всего, маленький ребенок о музыке вообще скажет мало, так как для него окажется довольно сложно построить связанные с музыкой (и не столь очевидные, как в случае живописи) ассоциации, о которых уже, соответственно, можно что-то сказать. Он еще только учится слушать. Ведь слушать и слышать намного сложнее, чем видеть! Недаром есть такое всем понятное по смыслу слово — «очевидно», но нет смыслового аналога — «ухослышно»!

На второй стадии появятся оценочность, желание узнать побольше о самом музыкальном произведении (кто написал, как называется?), и, главное, осознание того факта, что, действительно, кто-то трудился над сочинением этой музыки (что это — труд композитора). Оценочность будет скорее утилитарного плана: нравится — потому что похоже на то, как в жизни («как лес шумит», «как волны плещутся», «ой, собака лает!»), не нравится — потому что непонятно («очень громко», «как-то страшно»). И главное — «красиво» или «некрасиво» (здесь проявляется врожденная способность человека отличать благозвучие от какофонии).