Лана Барсукова - Любовь анфас

А Сергей не любил умных слов. Он любил умных людей. Поэтому оборвал резко:

– Нет, Иван Фомич, я за вами не пойду. Боюсь, заведете вы меня в болото. В метафизическом смысле.

Это был первый случай, когда откровенная неприязнь тестя и зятя вышла на поверхность. Лобового столкновения удалось избежать, но искры от тормозов и запах паленой резины были такие отчетливые, что притворяться, будто ничего не произошло, стало глупо. И очень скоро взаимная неприязнь стала общим местом их отношений.

Сергей не учел только одного. Партийные боссы являются очень умными людьми. Не в метафизическом смысле, и не в онтологическом, и не в гносеологическом, а в обычном – бытовом, сермяжном. Проще говоря, с ними лучше не ссориться.

По приезде домой Иван Фомич посоветовался с Верой Самойловной, и они приняли поправки к прежнему плану. Поправок было всего две, но кардинальных. Во-первых, от режима ожидания решено было перейти к активным наступательным действиям. Не ждать, когда «приползут, помыкавшись», а поспособствовать этому. Во-вторых, возвращать следовало не всю молодую семью, а только Свету с Милочкой. То есть ограничиться женской, лучшей частью, отрезав Сергея как неудачный опыт, как экспериментальное доказательство того, что из мезальянса ничего путного не получается. Отныне в их разговорах поселились «наши девочки» и «этот нахал». Нужно было найти способ устранить последнего.

И этот способ нашелся сам собой, и довольно скоро.

На шахте, где работал Сергей, случилась авария. Это бывает на любой шахте, такова цена угля. Но эта авария была особенно страшной. Погибло около сотни шахтеров и горноспасателей. Городок замер от ужаса.

А потом взорвался от гнева.

Авария случилась ночью, накануне национального праздника, к которому украсили столицу и готовили ряд торжественных репортажей с участием первых лиц страны. Денег было потрачено немало. То ли денег стало жалко, то ли решили не омрачать раннее утро первых лиц государства, но посеревшие от горя шахтеры видели по федеральным каналам радостные праздничные картинки. И только когда запланированные торжества прошли, был передан экстренный выпуск о случившейся аварии. Шахтеры сказали: «Наконец-то», – и попытались задавить в себе обиду, дескать, страна-то большая, на любое горе внимания властей не напасешься. Не простили, но смолчали.

Но когда директор шахты дал интервью в том духе, что да, аварии случаются, но эти риски входят в оплату труда шахтеров, и для подтверждения своей правоты назвал среднюю заработную плату по шахте, городок взорвался. Цифра была фантастическая, просто астрономическая в понимании шахтерских семей. Видимо, на среднюю цифру сильно повлияли заработки руководителей шахты. И тогда на площадь, щедро унавоженную журналистами, потекли люди с квитками из бухгалтерии. К шахтерам присоединились их жены, матери, которые не видели таких денег. Но пока все удерживалось в рамках видимого спокойствия. Люди с квитками в руках воевали с ложью директора, ничего не требуя, кроме правды.

Сергей очень встревожился. Он чувствовал, что собирается облако событий, каждое из которых не является ключевым, но вместе они могут превратить толпу в разъяренного зверя. Сначала задержка экстренного выпуска на федеральных каналах, потом эта неуклюжая попытка директора спрятаться за ложью о средней зарплате. Еще немного, и облако событий превратится в грозовую тучу. И грянет буря. Серега помнил эту литературную красивость Горького. И точно знал, что только тот, кто никогда не жил среди шахтеров, мог экзальтированно призывать: «Пусть сильнее грянет буря!» У Сереги было другое мнение, прямо противоположное: «Не дай бог!» Он ненавидел политику и любил людей. Вместе это привело к тому, что он пошел на площадь подстраховать своих Сизифов. Правда, без квитка.

С утра шли похороны, и город покрылся сетью поминальных столов. В каждом районе, квартале, микрорайоне были накрыты столы с ритуальными блинами и водкой. К вечеру на площадь стали прибывать пьяные люди. Это возвращались с поминок друзья и родственники погибших. Сергей почувствовал, как облако событий начинает темнеть и в его грозовом чреве проблескивают молнии.

Люди двинулись к мэрии. Это была уже толпа, о которой мечтал Горький. Сергей шел с ними, не зная, зачем и почему. Он не был настолько наивен, чтобы мечтать о роли громоотвода, усмиряющего толпу. Но оставить их, пойти домой читать Милочке детскую книжку он не мог. Он шел и мрачнел, осознавая растущую ярость толпы.