Лана Барсукова - Любовь анфас

Она не могла скрыть победной улыбки, когда Серега начал свой серьезный разговор:

– Вообще-то я за тебя с крыши общаги спрыгнуть готов. Но только этот детский сад закрывается, прыжки откладываются. Мы – взрослые люди, и нам надо думать о будущем, будет оно общим или нет.

Света покровительственно подумала: «Ну вот ты и сдался на милость здравого смысла», но внешне сохранила заинтересованное молчание. Все было невыносимо серьезно. Даже смешно. «Тоже мне, дилемма: на шахту или под партийный навес. Дураков нет, даже среди беспартийных», – продолжала ликовать ее душа. Стало жалко его усилий, захотелось помочь ему веселым «Расслабься!» или небрежным «Да не загоняйся ты так». Но Сергей болезненно дернулся, дескать, не мешай говорить. И продолжил:

– Я возвращаюсь на шахту, я так решил. Если ты готова поехать со мной, то мы можем вернуться туда мужем и женой.

Вернуться? Света чуть дара речи не лишилась. Это кто куда собирается возвращаться? Она? Света? На шахту? Как можно вернуться туда, где ты ни разу не был? Что она потеряла в этом сером и дохлом шахтерском городке?

Света уже набрала воздух, чтобы сдуть со своего жизненного пути этого наглеца, этого зарвавшегося сына шахтера, но в долю секунды она представила все, что будет дальше. И представила это вполне отчетливо, как в кино. Вот она произносит первые возмущенные слова, Сергей молча разворачивается и, не говоря ни слова, уходит. И продолжение гневной фразы она размазывает уже по его спине. Он уходит, оставшись при своем, а она остается с крушением надежд, в полном обломе, в проигрыше, со ртом, полным крика и брани. Отвратительная сцена! Унизительная до невозможности. И уже набранный для крика воздух был тихо выпущен на свободу. Что ж, если у победы такая цена, то она сделает эти ставки. И все равно победит! Шахта – не каторга, с нее в любой момент можно уехать. Главное, не потерять этого штучного парня, видеть его лицо, а не спину.

Она любила Сергея, точнее, испытывала по отношению к нему самые сильные чувства, какие только изведала за свою короткую, но насыщенную жизнь. Просыпаясь, она думала о нем. Засыпая на лекциях, представляла его рядом. Фыркая на родителей, воображала, как бы он мог поставить их на место. Вся ее жизнь была пропитана этим человеком, без него ей было скучно и бесцветно. Правда, ее любовь росла из состязательности, азарта покорить и захватить, получить целиком и безраздельно. И держалась эта любовь на его способности ускользать от нее, быть не вполне ее, жить вместе, но всегда отдельно.

Сергей готов был спрыгнуть ради нее с крыши, в этом она не сомневалась. Она вообще не сомневалась в его словах, зная им цену. Он мог расстаться ради нее с жизнью. Но пока жизнь оставалась при нем, он проживал ее по собственному усмотрению. И это заводило Свету, питало ее любовь токами азарта, не давало расслабиться и заскучать. Это состязательное возбуждение Света принимала за любовь.

Впрочем, это и была любовь. Одна из ее разновидностей. Ведь любовь бывает разной. Нет эталона, который, как платиновый метр, хранится в палате мер и весов в Париже. Рассуждать про это бессмысленно.

Света не рассуждала. Она собрала вещи, выдирая свои кофточки и сапожки из рук рыдающей матери, пытающейся таким нелепым способом удержать дочь, и поехала с Сергеем на его малую родину. По дороге они заехали в загс, где Сергею выдали свидетельство о браке, а Свете – сертификат о ее победе, гарантийный талон обладания самым притягательным мужчиной. Свадьбу решено было сыграть у него дома.

Родители Светы, отпаиваемые валерьянкой, на свадьбу не поехали. Игнорировать свадьбу детей стало их семейной традицией.

Правда, опыт Пашки обнадеживал, примирял с ситуацией. Помыкавшись в общаге, сын разумно решил, что растить ребенка лучше в отдельной квартире. Без икры, зато с работающим вентилем в санузле и пространством для кроватки.

«Ничего-ничего, пускай! Время работает на нас, вернутся как миленькие. Приползут, как припрет. Вот увидишь», – утешал жену Иван Фомич. Но в глубине души сомневался. Все-таки Сергей – не Паша. Совсем. Даже сравнивать смешно. Но ведь и Света – не Люся! Свету на кривой козе не объедешь. Ее вообще ни на какой козе не объедешь. Она рулит. Правда, пока у нее какое-то экстремальное вождение получается, но она вырулит, выправит руль. Родители верили в дочь.

Прощально всхлипнув вдогонку своим несчастьям, Вера Самойловна утерла слезы и начала хлопотать по хозяйству. Она плотнее прикрыла коробку с «лисьим» чаем и задвинула подальше, с глаз долой. Да еще для верности прикрыла банкой с гречневой крупой, замаскировала, чтобы невзначай Иван Фомич или Пашка, не говоря уже о недостойной Люське, не воспользовался. А то вернется Светочка, а чая-то любимого и нет. Когда еще в Китай съездить выпадет. Нет, приберечь надо.