Хилари Мантел - Перемена климата

В эти вечера на Флауэр-стрит Анне с Ральфом крайне редко удавалось побыть наедине. Они никогда не садились за ужин вдвоем — обязательно являлся отец Альфред или кто-то из учителей, а то и приходили посетители, дела которых не могли подождать до утра. Когда ложились в постель, они обычно чувствовали себя слишком уставшими, чтобы любить друг друга, слишком уставшими, чтобы просто поговорить; порой не было даже мыслей, которыми захотелось бы поделиться. А ночной сон нередко нарушался: то женщина заболевала, то кого-то задерживали, то молодого человека калечили в пьяной драке.

С наступлением темноты город охватывал хаос — драки, поножовщина, ограбления, изнасилования. Каждый случай, о котором становилось известно, заставлял чиновников из министерства по делам национальностей скорбно качать головами и рассуждать о «проблемном поселении» и «нарушениях закона и порядка». Эти чинуши не видели женщин из Союза матерей в накрахмаленных блузах, а замечали лишь разгул насилия и преступности. Излюбленным оружием банд были заточенные велосипедные спицы. Подкрадываясь к жертвам со спины, бандиты вонзали спицы в бедро — и опустошали карманы несчастных, пока те приходили в себя от болевого шока.

Ежевечерняя рутина была утомительной: ключи, замки, засовы, запоры, задвижки, в каждой комнате, на каждой двери. Однако, если кто-либо стучал в наружную дверь, приходилось отпирать, и все меры предосторожности шли прахом. Конечно, можно было спросить через дверь, кого принесло в ночи, но если имя оказывалось незнакомым, это не считалось поводом не отпереть.

Воскресным утром Ральф с Анной раздавали припасы с черного хода: овощи, мешки с маисовой мукой, сахар, пересыпанный из мешков в кульки, а также консервы и поношенную одежду, которой поделились белые благотворители за минувшую неделю. Они исходили из убеждения, что за едой приходят только те, кому еда действительно нужна, хотя и сознавали, что надеяться на это глупо. А Люси Мойо неодобрительно цокала языком и закатывала глаза, порицая белых миссионеров перед Богом. По субботам проходили похороны, под распевание гимнов и улюлюканье, и пустые животы скорбящих тоже наполнялись пожертвованной едой.

Ральф повторял:

Субботними вечерами устраивались общие посиделки, где скорбящие мешались с гуляками. Эмалированные кружки передавались из рук в руки, в них плескалось сорговое пиво, похожее на младенческую отрыжку. Во дворах питейных домов надрывались граммофоны, гульба и пляски затягивались до глубокой ночи. Когда наконец решали, что на сегодня веселиться хватит, люди просто заворачивались в покрывала и спали на голой земле.

Утром в воскресенье шли в церкви: женщины в своих униформах, их сыновья в костюмах и с лоснящимися лицами. Потом маленькие девочки отправлялись в воскресные школы — волосы заплетены в косички и перевязаны ленточками. Одевались они из индийских лавочек, носили жесткие тюлевые юбки, которыми царапали друг другу коленки и икры. Черная кожа рук контрастировала с белыми перчатками, на тоненьких запястьях болтались сумочки. Через год-два, думалось Анне, эти девочки начнут копить деньги на высветляющий крем. Станут просить родителей, чтобы те на день рождения сводили их к парикмахеру, который распрямит волосы. А родители будут отвечать: «Подрасти сначала. Вот исполнится тебе пятнадцать, тогда и поговорим».

После церкви, воскресным утром, элимские мужчины посещали цирюльников, что принимали клиентов прямо на улице в тени деревьев. Днем устраивались футбольные матчи. Анна с Ральфом приглашали к чаю отца Альфреда и учителей воскресной школы. Анна догадывалась по выражению лица Люси Мойо, какого та мнения о ее выпечке; лепешки, испеченные Анной, получались плоскими и твердыми, не что что у миссис Стэндиш.

После чая они наконец-то ненадолго оставались вдвоем. Ральф обнимал жену, которая едва держалась на ногах от изнеможения и припадала к его плечу со слезами на глазах.

— Мне не следовало привозить тебя сюда, — шептал Ральф. — Но домой нас никто не отпустит.

Неделя сменялась неделей, перетекая из месяца в месяц; они настолько погрузились в повседневный распорядок горькой элимской жизни, что уже не мыслили себе иного существования.

Анна порой забывала о том, что скрывается под поверхностью. Ее окружали выжженная почва и красные каменные полы, муравьиные дорожки и здоровенные тараканы. Однако Ральф не уставал напоминать ей о том, что она ступает по золоту и алмазам.