Хилари Мантел - Перемена климата

Каждый вечер местные женщины разжигали в сумерках жаровни. Дым поднимался в темнеющее небо и повисал над тауншипом голубоватой дымкой, отчего-то наводившей на мысли о застывшем дыхании ангелов. И всякий раз, когда эти жаровни разжигали, в одну из них непременно падал какой-нибудь двухлетний сорванец.

В Элиме имелись больницы, но пострадавших привозили в миссию. Кто приходил сам, кого приносили на материнских руках, кто ковылял, вися на плечах друзей и обливаясь кровью. Миссис Стэндиш была медсестрой, а местные не желали взять в толк, что Анна не обладает умениями своей предшественницы.

— Мы должны что-то сделать, — сказала Анна. — Мне будет гораздо проще, если появится доктор по вызову.

— У нас есть Коос, — ответил Ральф. — Вызывай его.

Коос принимал пациентов на Виктория-стрит, в грязном одноэтажном здании с жестяной крышей. Там у него были приемная и смотровая, а также третья комната, где сам врач спал на кушетке. Во дворе стояли два сарая; один использовался как кухня, второй же служил лабораторией — и любовным гнездышком фармацевта Люка Мбаты.

Коосу было на вид то ли тридцать, то ли сорок. Под волосами цвета соломы его лицо хранило обеспокоенное выражение; улыбался он редко, хотя в целом был дружелюбен и, как следовало из его занятия, расположен к людям. Обычно он ходил в серых шортах, открывавших исцарапанные и худые ноги, а коленки у него были шишковатые. Кожа на лице и на руках отливала красным, поскольку он беспощадно натирался антисептическим мылом. Однажды Ральфу довелось вымыть руки в приемной Кооса, и ощущение было такое, словно с него заживо содрали кожу.

Недостатка в пациентах Коос не испытывал и лечил людей за деньги.

— Они должны платить, — объяснял он Ральфу. — Если люди не станут платить за лечение, они не поверят в его пользу, понимаете? Просто дашь им лекарство, и они решат, что это какая-нибудь гадость, которую врачу жалко выкинуть, вот он ее и раздает. Выйдут за дверь и тут же выльют на дорогу или швырнут в канаву.

Ральф кивнул:

— Анна пытается убедить нашу вторую кухарку, Дири, показать врачу своего младенца. Она беспокоится за него, говорит, что младенец не набирает вес. Дири уверяет, что все в порядке, но мне кажется, что малыша и вправду не мешало бы осмотреть. Сами мы не в силах разобраться, в чем дело, Дири носит цветные нитки на запястьях и на лодыжках. Вчера Анне показалось, что Дири уронила малыша и тот ударился головкой, но выяснилось, что ему втерли в кожу какой-то пепел.

— Ваша девица ходит к одному из моих конкурентов, — заключил Коос.

— Он ей не навредит?

— Кто знает? — Коос пожал плечами. — Быть может, она думает, что у нее какая-то местная, африканская болезнь.

— И что это значит?

— Люди думают, что такие болезни есть. Уверены, что белые в них ничего не понимают. В каком-то смысле, кстати, они правы. Если ко мне приведут женщину, у которой учащение сердцебиения, обмороки и задержка дыхания, я могу, конечно, ее послушать и взять образец крови. Но рано или поздно придется спросить, в какую церковь она ходит, танцевала ли она в этой церкви и не овладел ли ею дух.

— Но они же не варвары! — возмутился Ральф.

Соломенные брови Кооса взметнулись дугами.

— Разве? Вы еще многого не знаете, дружище. Лично я думаю, что мы все — варвары.

Ральфу всегда хотелось спросить у Кооса, зачем тот приехал в Африку. Это немного напоминало знакомство с одноногим человеком: тебя снедает желание узнать, как тот потерял вторую ногу. Несчастный случай? Болезнь? Хочется задать вопрос в лоб, но ты молчишь и ждешь, пока человек не расскажет сам.

Прошло полгода. Ральф писал из Элима дядюшке Джеймсу:

Мы наверняка справлялись бы лучше, будь в сутках тридцать часов, а в неделе — девять дней. Но все же я не могу не спрашивать себя, разумно ли расходуются наши силы и возможности. У нас тут немного времени на размышления; не знаю, хорошо это или плохо. Но каждую неделю приходится принимать решения, которые диктуются, скорее, принципами, а не процедурами, и совершенно не к кому пойти, чтобы это обсудить. Пожалуй, мой ближайший здешний друг, насколько вообще употребимо данное слово, — это местный врач-африканер; по-моему, он хороший человек и обладает немалым опытом, однако на мир смотрит иначе, чем мы, а потому я не могу обратиться к нему за советом — вероятнее всего, я просто не пойму совета, который он мне даст.

Большинство упомянутых принципиальных случаев мы называем «проблема с одеялами»; это наш внутренний жаргон, обозначающий ситуацию, этику которой мы не в силах постичь. Здесь похолодало, и некоторые бедняки приходят в миссию каждый день, выпрашивая одеяла. Мы располагаем запасом и можем заказать новые, которые для нас свяжут, но, как выяснилось, мистер и миссис Стэндиш, тоже раздававшие одеяла, потом прошлись по домам тех, кому, как они считали, помогали, — и обнаружили, что все одеяла распроданы. Мы с Анной сильно переживаем. Нас преследует ощущение, что все наши усилия напрасны и бесполезны. Но Люси Мойо утверждает, что, если мы перестанем раздавать одеяла, местные сочтут нас жестокосердными злодеями.