Хилари Мантел - Перемена климата

Кухарка Розина восседала на стуле, зажатом в углу стен, поблизости от печи. Задняя дверь кухни все стояла распахнутой настежь, чтобы подружки Розины могли приходить и уходить, когда им вздумается. Они тянулись нескончаемым потоком, поочередно усаживались на корточки и излагали свежие сплетни. Анна, проходя через кухню, улыбалась и здоровалась, но всякий раз мысленно отмечала, что эти африканки что-то жуют. Ее беспокоило, что половина населения Элима, водившая знакомство с Розиной, могла похвастаться тем, что питается лучше другой половины.

Еще Розина славилась привычкой выдворять подружек из кухни и гонять их по двору, размахивая каким-нибудь подручным инструментом — то относительно безобидной деревянной ложкой, а то и мясницким ножом. Видимых причин эти приступы ярости как будто не имели, не происходило ничего такого особенного, что могло бы объяснить всплеск гнева. Жертвы, как правило, возвращались несколько дней спустя, боязливо замирали на пороге, влекомые надеждой на тарелку каши или на ломоть хлеба.

Какие именно тяготы довелось пережить самой Розине, не знал никто. Она никому не рассказывала о своем прошлом, ни с кем не делилась, но что-то ведь испортило ее характер, некое событие, выбивавшееся из привычного ряда пожаров, болезней и внезапных смертей. Изо дня в день основной мишенью ее нападок становилась помощница кухарки по имени Дири, молодая женщина хрупкого телосложения, с ногами-палочками. Она была в положении, мало того, таскала на спине больного младенца.

Анне поведали, что другие дети Дири поумирали. Сейчас она носила то ли третьего, то ли четвертого, и с каждыми новыми родами становилась все слабее. Анна решила, что не допустит смерти младенца: она разгадает эту загадку, будет присматривать за Дири, возьмет ту под свою опеку. Она предложила вызвать врача; Дири, склонив голову, объяснила — уханьями и жестами, — что посещает доктора из своих соплеменников.

Анна не отважилась настаивать. Зато стала разводить молоко в порошке и толочь сухари, с надеждой и тревогой всматриваясь в сморщенное младенческое личико. Обычно младенцы умирали по ночам, испуская свой последний вздох, пока все остальные спят. Во всяком случае, так полагало большинство. Но Розина, обуянная яростью, вопила, что Дири сама убивает своих детей. Мужа у Дири не имелось — причем, судя по всему, его не было никогда. Люси Мойо утверждала, что за одну смерть ребенка женщину прощают, но эта Дири — просто ходячее несчастье. Анна поинтересовалась — разве нам не положено прощать до седмижды семидесяти раз? [19] Мф. 18:22. Люси в ответ посмотрела на нее столь свирепо, что Анна спросила себя: «Может, я всегда толковала Писание неправильно? Может, Господь говорил о другом?»

Женщина по имени Клара убирала дом и стирала одежду. Она училась и выросла в миссии, получила соответствующее свидетельство. Она стыдилась своего занятия, и Ральф с Анной понимали, что она давно переросла уборку со стиркой. Когда Клара просила, они с готовностью сочиняли рекомендательные письма, будь то в магазин или в местную больницу, где требовались медсестры в регистратуру. Но работодатели неизменно Клару отвергали. Она возвращалась в миссию с мертвыми глазами и бралась за швабру.

Когда-то у Клары был муж, но он сбежал, оставив жену с четырьмя малыми детьми. Упования, которые она возлагала на своих малюток, были весьма высоки, как и требования, которые она к ним предъявляла: молчать, не лениться, заниматься полезным делом. Каждый вечер она заставляла детей читать наизусть Библию; если кто запинался или ошибался, велела нести трость. Вечера оглашались тоненькими детскими вскриками, похожими на мяуканье. Но кто посмел бы запретить Кларе наставлять своих отпрысков? Она считала, что дети не должны вырасти похожими на своего отца, и вразумляла их тем способом, который считала единственно верным лекарством из жизни в пороке, пьянстве и страданиях, ведущей к вечным мукам в преисподней.

Понять, почему работодатели отказывают Кларе, оказалось довольно просто, но куда труднее было облечь это понимание в слова. Она обладала некими душевными качествами, что внушали опасение. Нет, не склонностью к насилию, которая выделяла Розину. В душе Клары зияла пустота, и никому не хотелось ломать голову над тем, чем и как эту пустоту можно заполнить.

Каждое утро на Флауэр-стрит Ральф забивался в клетушку, которую громко именовал кабинетом, и принимался изучать письма и счета, скрупулезно и старательно подбивая ничтожные суммы в жалкой и тщетной попытке сэкономить. Анна же отправлялась в начальную школу, присматривать за помощниками из местных. Учеников в школе было немало, порядка полутора сотен, и за ними приглядывали двадцать или тридцать добровольцев, которые приходили и уходили, сменяя друг друга, по какому-то чрезвычайно хитроумному расписанию. Сами они в этом расписании отлично разбирались, а вот Анна вечно путалась.