София Кульбицкая: Красная верёвка

Наконец, Жанна снизошла до распластавшихся у её ног кавалеров и задумчиво их оглядела. Пора было использовать добычу по назначению.

Ей приглянулся один, с вьющимися чёрными волосами и жгучими глазами. «Пиковый валет!» — умилилась Жанна и ласково улыбнулась избраннику.

Тот вздрогнул, страшно осклабился и принялся медленно, сантиметр за сантиметром всползать по низким деревянным ступеням, не сводя тяжёлого, страстного, требовательного взгляда с шаловливого Жанниного лица.

Из толпы дам послышался истошный вопль.

Прелестная юная блондинка с длинными распущенными локонами и залитым слезами лицом подлетела к трону и, заламывая руки, упала на колени подле своего возлюбленного:

— О, Дюшес, Дюшес, — молила она, — не покидай меня! Вспомни нашу любовь!..

Но очарованный Дюшес всё полз и полз кверху, как кролик в пасть удаву, не спуская горящего взора с нашей крошки Жаннет.

Из-за трона выглянуло озорное лицо монахини, которая усиленно подмигивала «пиковому валету», пытаясь подбодрить его.

Блондинка, обезумев от горя, орошала мраморный пол слезами и вытирала его своими чудесными волосами, но всё было тщетно.

Бедняжка Мадлон! Поняв, что всё погибло, она вскочила и, возведя к высокому сводчатому потолку заплаканные, чуть покрасневшие, но всё-таки прекрасные глаза, тонким, но громким и пронзительным голосом запела «Эйфельезу». Вскоре несколько дрожащих голосков присоединились к ней, а спустя секунду и всё дамское общество подхватило революционный напев. И вот бушующая «Эйфельеза» затопила собою залу. Мадлон гордо воздела руку вверх и медленно двинулась прочь, увлекая возмущённых дам за собой. Но долго ещё звуки пылающей «Эйфельезы» наполняли замок, грозным эхом отдаваясь в самых потаенных его углах.

С этой минуты Жанне была объявлена война.

Чем она закончится?..

…Запятнать? Оклеветать?..

Нет, это не годится. Такая мера только добавит популярности этой сквернавке Жаннет.

Собравшись в оранжерее, дамы напряженно думали. В безмолвных размышлениях текли минуты, часы. Внезапно тишину прорезал душераздирающий вопль:

— Эврика!!!

То была почтенная матрона, тетушка Бобон.

— Элементарно, дамы! Через неделю в этом замке — очередной бал! Тут-то мы и возьмём своё!

— Но как? — нахмурилась её подруга, носатая вдова Карамболь.

— А вот так! Наша милая Мадлон сразится с негодяйкой ее же орудием. Мы изобретём ей платье в тысячу раз круче! Ещё непристойнее, шокирующее и эпатирующее!

Дамы снова задумались.

Откуда-то из дальнего угла раздался тихий голосок: — А кого шокировать, кого эпатировать? Общество-то — это мы и есть!

— А мы пошокируем, поэпатируем наших — хи-хи! — милых — хи-хи! —

— Ка-ва-ле-ров!!! — проскандировали дамы, до которых, наконец, начал доходить смысл остроумной затеи тётушки Бобон.

— И эту сквернавку заодно!

И милые дамы начали, перекрикивая и пихая друг друга локтями, разрабатывать эскиз нового наряда Мадлон.

И вот — снова бал!!!

На сей раз в честь именин герцогини N, возлюбленной супруги герцога N.

Все собрались, только нет ещё Мадлон и Жаннеты. Играет музыка, но никто не танцует: злокозненный свет, ни на минуту не забывающий о конфликте, с нетерпением ждёт развязки.

Вдруг парадные двери распахнулись, и…

Дамы и господа! Не берусь описывать, что это было, скажу лишь, что никогда, никогда — never! — никто из вас не видел и не увидит ничего более шокирующего, эпатирующего и экстравагантного.

То была Мадлон.

Раздался общий вздох; шокированные делом своих же рук милые дамы одна за другой падали в обморок.

Кавалеры потрясённо умолкли; музыка стихла; в зале воцарилась абсолютная, полная, ничем не нарушаемая тишина.

И в этой тишине вдруг послышался тихий скрип маленькой дверцы, что напротив. И оттуда вышла Жанна — в белом монашеском одеянии, с терновым венцом на лбу и опущенными долу глазами.

О, тихая, скромная, добродетельная Жанна!

После нескольких секунд напряженного молчания изо всех углов послышалось бормотание кавалеров: «Слава тебе господи… Надоела уже эта экстравагантность… Ну, один разок и хватит, а то… Скоро все будут нас шокировать и эпатировать. Как мы истосковались по скромности, естественности и добродетели!»

И залу вдруг наполнило пение ангелов. Сияние наполнило залу. И Жаннета, несомая руками кавалеров, вознеслась на высокий трон — трон королевы бала, пред которым мужчины преклонили колена.