Василий Кузьменко - Мы серые ангелы — 2

— Всё-таки на сколько человек теперь один ангел?

— Не все люди пускают в свои души ангелов, перестань пить или я в следующий раз могу не успеть!

— Ты понимаешь я…

— Я всё про тебя знаю, тебя тоже терпят, ты очень расстраиваешь свою возлюбленную.

Виктору Петровичу стало очень неловко после этих слов, он отвёл глаза и его взгляд случайно попал на опрокинутую рюмку. Ангел слегка взмахнул крылом, и вся вылитая водка вернулась в рюмку и рюмка стала на место.

— Ты можешь её выпить.

— Да я, не хочу, — заупрямился Виктор Петрович.

— Я настаиваю.

Виктор Петрович вздохнул, взял рюмку, ещё раз посмотрел на ангела и под его одобрительный взгляд опрокинул её. Это была не водка, но действовать начала сразу, ему стало очень хорошо, и он заснул.

Ангел встал, подошёл к лежащему на диване Виктору Петровичу и коснулся крылом его головы. «Ты больше не будешь пить, ты сам так решил» — удовлетворённо улыбнулся ангел и улетел по своим делам.

Через два часа Виктор Петрович проснулся. Было уже светло. Судя по тишине, дома никого не было. Язык высохшей ящерицей еле шевелился в таком же сухом рту. Голова с похмелья гудела, как электрический щит под напряжением. Из вчерашнего вечера он запомнил только одно, у него осталось опохмелиться. С трудом приняв вертикально-сидячее положение, Виктор Петрович увидел на столе, который стоял рядом с диваном никто ничего не трогал. Там стояли остатки закуски и полбутылки водки. Странно, но в этот раз ему не захотелось похмеляться. Он включил электрический чайник, выпил кофе, покурил, Голова стала проясняться. После душа стало ещё легче. Уже мурлыкая какую-то мелодию Виктор Петрович убрал всё со стола, без сожаления вылил остатки водки в унитаз и пошёл писать свои рассказы, подумав, что и курить тоже пора бросать.

Недавно, по просьбе одной моей знакомой, которая пожелала познакомиться с моим творчеством, я распечатал и дал почитать ей два своих произведения. Это была баллада о войне 1812 года и небольшой рассказик об одиночестве. Через некоторое время, она мне сообщила, что мой роман ей понравился, а вот балладу прочитать не успела, потому что была в отпуске в Ницце.

Эти её слова подвигли меня к размышлениям. Если человек трёхстраничный рассказ называет романом, это говорит лишь о том, что книги он читал только в школе и вряд ли когда-либо осилит балладу в сорок десятистрочных стихов. Да и Бог с ним, это не главное. Меня поражает в моих знакомых непостижимое стремление каждый отпуск проводить где-нибудь за границей. Нет, поймите меня правильно, я лично ничего против этого не имею, но уж больно это мне напоминает советское время. Тогда показателем достатка семьи являлось наличие трёх-четырёх ковров и двух десятков бокалов и других изделий из хрусталя. Теперь же таким показателем является отпуск за границей. Причём отдыхать за границу едут, невзирая на невыплаченные кредиты и порой даже в долг, и всё для того, что бы потом гордо сказать в своём кругу или кому-то ещё: «Я в этом году отдыхал там-то». Идёт даже негласное соревнование, кто дальше от России и дороже отдохнёт.

Подобное явление в наш советский коврово-хрустальный период называли мещанством. В дореволюционной России среди её граждан существовало такое сословие, которое даже передавалось по наследству. Для справки — официально сословие мещан было оформлено в Жалованной грамоте городам Екатерины II в 1785 году. Наименование «мещане» в ней было определено как: «городовые обыватели», «среднего рода люди», мелкие торговцы и ремесленники. Может быть, пора нашей Государственной Думе подготовить соответствующий законопроект о введении такого сословия в России. Тогда можно будет гордо заявлять своему знакомому: «Я мещанин!» и не надо будет хвастаться, где и как проводил свой отпуск. Хотя, судя по видеороликам, как отдыхают русские за границей, до сословия нам ещё рановато.

Я не брюзга и тоже мечтаю когда-нибудь посмотреть на развалины римского Колизея, увидеть египетские пирамиды, сфотографироваться на фоне Эйфелевой башни, спеть песню своей любимой в Венеции, и средства есть, времени не хватает. Ведь у меня есть моя Россия, увидеть в ней всё, не хватит и жизни!

Жара. Я не помню такой жары в своей жизни. Я иду, нет, я плетусь. Пот струится под рубашкой и даже в штанах. Жара просто невыносимая. Как они могут ходить в такую жару куда-то ещё, кроме озера. И я иду к озеру, нет, всё-таки плетусь. Плетусь, плетусь, плетусь, когда же оно уже будет? Я сильный, я дойду! Вот, наконец, вот, вот пахнуло прохладой, потом ещё, и ещё. Всё, я его вижу, ещё немного… Я сбрасываю с себя всё, абсолютно всё и бегу к воде, к этой спасительной, прохладной воде, среди десятков лежащих почти голых тел! Все улыбаются, ну что смешного, если человеку жарко! Я быстрый, как ветер, но почему он меня ловит, почему не пускает к этой живительной прохладе, но я ещё и ловкий, как мангуст! Я уворачиваюсь и иду на круг, опять меня ловят. Я опять уворачиваюсь, и опять иду на круг, только в другую сторону, разгоняюсь и…, меня хватают, я брыкаюсь, меня берут на руки и несут в воду. Вот, наконец, эта прохлада…