Геннадий Беглов - Досье на самого себя

Вошла Светлана. Поставила передо мною суп, хлеб.

— Ешь.

Я ткнулся в тарелку.

Гороховый суп пересолен, но не в этом дело… Я чувствую, как по спине холодной лужей расползается страх. Он вошел в комнату вместе с ней. Он и сейчас в ее остановившихся глазах. Она сидит напротив, сложив руки на большом животе.

Я не могу больше. Суп не только пересолен, он — холодный, он — ледяной. Я нахлебался страха…

В прихожей мокрые следы. Это от моих валенок.

Снимая с вешалки свою куртку, увидел шинель, погоны капитана и начищенные до блеска пуговицы.

— Ты куда, Фурик?

— Никуда, — огрызнулся муж.

Открыл замки. Выпустив меня на лестницу, шепнул:

— Я могу дать тебе денег…

— Перебьюсь.

Залпом ахнула тяжелая дверь.

По тонкому льду Москва-реки гоняются на коньках мальчишки.

Ленинград. Девятнадцатое декабря. Утро.

Из вагона ступаю прямо в лужу.

Сделал я это мужественно, так как другого выхода ни у меня, ни у вагона не было.

Город истекал водой.

Я мгновенно превратился в объект иронического внимания своих земляков: шествующий по Невскому человек в валенках и разбрызгивающий по сторонам воду, это, согласитесь, бывает не часто. А в данном случае может вызвать даже подозрение.

Надо было принимать срочные меры.

У Обводного канала стоит исцарапанный осколками дом. У ворот — девочки с санками: две маленькие, одна постарше — в классе, наверное, шестом.

— Я тебя очень попрошу, девочка… Поднимись в квартиру семь. Спросишь Пшеничникову, тетю Клаву. Скажи ей, только тихонечко, на ушко… Племянник, мол, ждет внизу.

— Пшенникова?

— Пшеничникова, Пшеничникова.

Девочка юркнула в парадную. Я перешел на другую сторону улицы.

Вот и тетя.

Трусит по булыжникам через улицу. Лицо в слезах. Бормочет что-то бессвязное. Припала со стоном и разревелась навзрыд с икотой…

— Мила-ай… Что же это… Господи-и-и…

Объясняю ей, как можно короче и понятней: «Сапоги! Сапоги!» И что на барахолке мне появляться нельзя! И что деньги есть. Нужно только купить. Сейчас! Немедленно!

— Так ты зайди, зайди… Покушай… Компотцу я изготовила…

Чуть ли не силой уволакиваю тетю из опасной зоны.

— Потом, тетушка, все потом… Сейчас — сапоги. Размер сорок второй. Офицерские. Запомните, сорок второй!.. Я буду ждать здесь, у моста…

Тетю всосала густая толпа базара.

Теплая парадная — очень удобное место для переобувания. Тетя безостановочно причитает, ахает, охает, в сотый раз начинает толковать о «компотце» и льет слезы на валенки и без того мокрые.

Мудрость тети простерлась до того, что, кроме добротных сапог, она купила и вязаные носки.

— Душегубы… — шипит тетя. — Где видано: пятьдесят рублев за этакую пару. Шерсти нету, господи… я б и сама…

Все. Ноги в спасительном тепле. Все в порядке.

Следующий вопрос: ночлег.

— У вас нет никакой завалящейся старушки? Пожить мне…

В ее глазах вопрос. Она не решается задать его вслух. Его я видел еще час назад там, при встрече. И вот опять…

Надо отвечать. Иного выхода нет.

Тетя прослушала все до конца абсолютно спокойно. Я даже подумал: поняла ли она?

Она поняла. Никаких слез, ни охов, ни ахов: тетя самым добросовестным образом думала. Я не мешал ей.

Через минуту она нарушила молчание следующим изречением:

— Из тюрьмы убежишь — от бога некуда.

Мы вышли на улицу. Она — впереди с валенками под мышкой. Я плелся следом.

— Документа у тя никакого, значит, нету?

— Никакого.

— Значит, выходит, надобно тебе к Зое Блаженной…

Остров Декабристов. Или попросту — Голодай, как здесь называют его многие и поныне.

Черный пустырь сливается с черным заливом. Только там, совсем далеко, видна серая кромка льда. Грязь — по колено. Ветер мокрой пылью моет лицо.

Холодно.

На краю острова — дом. Бурый кирпич стен. Маленькие окошечки. Все погружено в ранние сумерки… (Тюрьма…) Во дворе и совсем темно. Жгу спички у каждой двери. Здесь…

Дергаю за проволоку… (Других сигнальных приспособлений не нашел.) «Динь-динь» за дверью.

И отчего-то сразу тепло. И никакого сырого ветра не было. И не тюрьма вовсе. Просто: дом старенький, убогий. Не вечно же молодцом быть.

— Кто там?

— Человек божий, — отвечаю я в полном соответствии с теткиной инструкцией.

Отворили.

— Входи, сынок, входи. Не пущай холоду…

Старушка, ничем не примечательная, провела по коридору мимо кухни, где сидели две таких же и пили чай.