Геннадий Беглов - Досье на самого себя

Об этих людях мне сказать более нечего. И потому только две справки:

1. Марк Живило скончался в той самой сельхозколонии в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом реабилитирован посмертно.

2. Э. Я. Живило умерла в пятьдесят шестом году. (Из официальной справки адресного бюро Москвы.)

В высотном доме, что на Калашниковской, живет Александр Фомин.

Шурик…

Бабьим летом сорок седьмого я встретил его здесь совершенно случайно перед отъездом в ковыльную степь.

— Моя хата не с края, — сказал чуть хвастливо старший лейтенант МГБ Фомин, кивнув на небоскреб. — Вещи вот никак не перевезу — некогда.

— Уже приступил? Где? — спросил я без интереса.

— Охрана Кремля. Но ты главного не знаешь?.. Помнишь Светлану? В столовке нашей работала… В школе. Блондинка такая…

— Официантка?

— Ну да.

— Смутно.

— Ну как же!.. Она наш столик обслуживала. Она еще так потешно не выговаривала «ш»: «Фурик», «фпионы». Помнишь?

Выглянула из памяти краснощекая с пышным бюстом… «Фурик»…

— А-а-а… Ну, конечно!

— Моя невеста.

— Ну и вкус у тебя.

— А что?

— Да нет… Ничего, — увернулся я от объяснений. — Людмила лучше.

— Вот дает! Что же ты от нее ушел?

— У меня от сладкого зубы болят.

В домоуправлении подтвердили, что Фомин Александр Яковлевич действительно проживает именно здесь, и квартира его находится на четырнадцатом этаже.

О том, что он женат на Светлане Степановне Рюминой (ныне Фомина), свидетельствовала запись, которую я легко прочел в домовой книге, через спину паспортистки.

«Заявлюсь вечером», — логично рассудил я. Днем он на работе, а разводить тары-бары с этой краснощекой бессмысленно.

Я пошел бродить по Москве.

Меня не миновала и на этот раз необъяснимая странность, которую я замечал за собою и позже. Эту странность подтвердили мне и многие другие люди, приезжающие в Москву.

Зачем бы человек ни приехал сюда: по делам ли командировки, в гости ли к другу или просто проездом, имея час-другой… — человек этот, покружив с целью или бесцельно по городу, обязательно выйдет сюда… К стене.

У елочек концы веток окрашены патиной — цветом Вечности.

Иду мимо. Вдоль стены. Как и тогда — на параде.

Раз-два! Раз-два! Взмах руки… Глаза смотрят на Мавзолей. Кровь знамен… Ветерок за ворот… А рядом плечи, мускулы, загорелые лица, взволнованные и чуть напряженные. Раз-два! Еще шаг, еще… Вот он!! Машет рукой…

Стою у Мавзолея. Стою совсем близко. Вижу винты в дверях.

И летит мимо глаз на жуткой скорости лента времени… Не удержать, не исправить, не начать снова…

Коридор буквой «Г»… Голая мама в тазу… Отец стучит сухарями… Под зеленым ватником кобура с наганом… Среди вороха одеял глаза Верочки… «Это что, спички?»… Фланелевый шарф и мальчишкины руки, перепачканные углем… Гипсовый Марк…

— Он в яме был! В яме!..

Лагерный хор. Слова из поганых ртов:

— «Страна моя-я-я!!!..»

— Сомнут тебя, Витенька, — шепчет Томка холодными губами.

— Га-га-га! — гусиные головы из корзины…

— Уважаемый, не подскажете… Нам до почты надобно.

— Идемте… Мне в ту же сторону.

— У нас там найдется что? Разогрей…

Светлана уходит на кухню.

Я сижу за обеденным столом, верчу в руках солонку.

— Значит, сбежал? — вторично спрашивает Фомин, заправляя нижнюю рубашку в пижамные брюки.

— Как видишь.

— Та-а-ак…

Закрыл дверцу серванта. Потер виски. Переставил с одного места на другое керамическую белую лошадку с золотой гривой.

— От тебя прошу одного: передай письмо. Оно у меня с собой. Это же ничего тебе не стоит. На приеме или еще когда…

— Ты что, дурак, что ли?

(Опять трет виски.)

— Не понимаю.

— Это заметно.

— Но почему? Тебя же не просят что-то говорить, что-то доказывать… Только передать. Лично в руки… И все…

Рванулся ко мне, зашептал в самое лицо:

— Можешь ты понять, дура… Меня арестуют тут же. И я буду там, где ты… Откуда ты, я хотел сказать. Это — не игрушки. Одно уже, что ты здесь… А! — он безнадежно махает рукой. — Ничего не понимает! Ты считаешь, что тобой заниматься должны все! Все! Вся страна должна заниматься Костровым! Только им. Вся партия… Фомин, Сталин!.. Ты спятил! Бежать! Это же… Как тебе только это в голову пришло?! Тоже мне искровец… Запутался в юбках… Брагина на кой-то дьявол разгневал… Я-то точно знаю, что это его работа. Но кто будет доказывать? Я справлялся о твоем «деле». Это очень серьезно… Очень. Идет битва идей… Битва систем! А ты не только не принимаешь в этом участие, но ты еще и… Ты думаешь, я забыл про пацана?! Я его помню… Но есть вещи святые… Как граница, например… Где каждая тень — враг. Как ты этого не можешь понять?! Или ты будешь выяснять, кому эта тень принадлежит? Нашим или вашим?! Я тебе как бывшему другу… Ты понимаешь… Мы — не бабы… Я тебе говорю: кончай рыпаться! Кончай ходить в одиночку! ^