Геннадий Беглов - Досье на самого себя

— Ура-а-а!!!

Фонтан бесился в высоте, черной тушью закрывая от нас солнце.

— Стоп! — ору я оператору и бегу вместе со всеми подставлять ладони под черные жирные струи…

С первой оказией Лена повезла пленку в Ташкент.

При прощании Вахтанг подарил ей тетрадь стихов и крошечный флакончик с нефтью. Лена чмокнула героя в ухо, чем окончательно превратила его в ненормального. Теперь он ночи напролет шелестел бумагой, а днем заводил странные разговоры…

— Как думаешь, Витя, богиня нефти есть?

— Нет.

— Надо выдумать! Какое имя подойдет — говори!

— Нефтелена?

Он почему-то обиделся и больше ко мне не обращался.

Через три дня мне принесли текст радиограммы:

«Срочно прибыть Ташкент материалом непонятное Лена».

Лена встретила меня на киностудии в коридоре монтажного цеха.

— Витька, только ты не волнуйся… Пропала пленка.

— Как «пропала»?

— Из цеха обработки пленка в ОТК не поступала.

— Что за чушь?

— Я звонила в цех. Начальника нет, а зам говорит, что пленку взяли на химическую экспертизу.

— Ну и прекрасно!

— Не совсем… Галка — знакомая девочка, она на практике здесь — утверждает, что никакой экспертизы по этому материалу у них не проходило.

— И что? Путает твоя Галочка что-нибудь. Вот и все. Сейчас выясним…

Однако выяснить в этот день не удалось ничего. Единственное, что я узнал — материал в порядке. Брака нет. Это подтвердили рабочие на проявке и девочки на копировке. Дальше след терялся. Никто толком не знал, где пленка. Был конец дня и начальство как ветром сдуло.

Я накормил Лену мороженым. Забросил ее и свой портфель в гостиницу и пошел бродить по городу.

Вечером докладываю Лене.

— На площади у театра выпил стакан сухого, в чайхане старого города выпил стакан сухого, у мечети в палатке выпил стакан сухого и сейчас во втором этаже, в буфете…

— Больше не получишь. Буду пить одна.

— Я открою балкон.

— Он открыт.

— А почему у вас душно, Елена Аркадьевна?

— Прошу, не называй меня по отчеству. Я сразу чувствую себя старой.

— Ты молода, Елена… И пленительна. Я знал лишь одну женщину, а разочарован во всех… Я! Я запишу это! Я сейчас принесу блокнот…

— Потом, потом. Знаешь, сколько времени? Так поздно из номера женщины выходить неприлично. Тем более в таком виде…

— Я пьян?

— Трезвый ты ко мне бы не ввалился.

— Мне очень хорошо сегодня. И я хочу, чтобы тебе было так же.

— Это трудно.

— Ловлю на слове! Ты не сказала — «невозможно»! «Пей, моя девочка, пей, моя славная!»

— Тише! Ты что? Обалдел?! Нас же выселят. Это же гостиница, все-таки…

— За песни?! Е-рун-да! «Это плохое вино-о-о!»… Елена, я тебя поцелую! Нет, я тебя не как женщину — я поцелую тебя, как Человека!

(Если бы не купальник…) Я почувствовал его под халатом и тотчас вспомнил купание в Комсомольском озере, загорелую здоровую кожу и белую, недоступную солнцу, полоску на груди.

— Пусть будет все, Лена… Пусть будет сегодня все…

— Пусть…

Потом пьем чай с халвой. Потом я вышел на улицу и сорвал на клумбе розу. Потом стояли на балконе и сочиняли стихи:

Потом плескались под душем, потом я расчесывал ее длинные волосы. Потом опять пили сухое вино и болтали веселую чепуху.

А утром я сказал:

— Я тебе почитаю кое-что их своих записей, хочешь?

— Очень.

Гостиница просыпается рано. В коридоре гремят ведрами горничные. Галдят в холле туристы. Звонят телефоны.

У стола дежурной трое мужчин.

— Это к вам, — сказала дежурная, подавая ключ.

— Ко мне? — переспросил я, несколько удивленный ранним гостям.

— Нам нужно переговорить с вами. Желательно, в номере.

— Пожалуйста…

(Видно, из газеты или самодеятельности. Нужно будет долго отвечать на вопросы, а там ждет Лена. Я был недоволен.)

— Садитесь, — буркнул я, когда все трое зашли в номер. — Вы из газеты?

— Мы из Управления госбезопасности.

Один из них протягивает документ. Форму этой книжки я знал хорошо.

Пальцы стали липкие.

— Вот ордер на арест и на обыск.

На стол легли бумаги.

— Я могу сообщить своему товарищу, что…

— Нет.

— И в связи с чем это все… вы мне тоже не объясните?

— Это, Костров, вы знаете не хуже нас. Все вопросы в Управлении.

Пока ехали, я почему-то думал о Витьке из тридцать первого номера.

— Перестань орать! — кричит тетя Зина. — Перестань орать!

Но Витька не орет уже — он улыбается мне…