Геннадий Беглов - Досье на самого себя

Но я не могу быть ни официантом, ни стропальщиком. Какой с меня инженер по котлам или старший бухгалтер? Меня не возьмут экскаваторщиком и не используют в качестве бондаря. Мне никогда не быть наладчиком крутильных станков и радиотехником тоже. Газорезчик — не я. Крановщик — не я, а что такое «тростильщик» — я просто не знаю. Есть вакантное место второго альта в Академическом хоре, есть тысячи вакантных мест, но мне нужно только одно. Мое.

(Ага! Вот!) «Требуется плотник на ледокол "Ермак"».

Заполняю бесчисленные анкеты, сдаю справки, документы. Жду. Ежедневно, в течение десяти дней заглядываю в «Главсевморпуть».

На одиннадцатый отдел кадров вежливо возвращает документы.

— Что же вы не сказали, что уволены из органов? Выезд за пределы вам запрещен. На буксир не хотите?

Денег нет. Продавать нечего. Разве тут откажешься от жирных щей тети Нюры?

Вспомнил об институте переливания крови. Сдал один раз. Второй. А однажды заявил дежурной по регистратуре, что пришел впервые. Заполнили журнал и, как новенького, направили через все комиссии на сдачу. Теперь на мое имя существовало два журнала донора. Обнаружить это было невозможно. На букву «К» фамилий много, и «встретиться» на полке журналы не могли. С этого дня дела стали улучшаться. Я сдавал кровь четыре раза в месяц, чем приобрел независимость и даже позволял некоторый шик: водил Томку в театр и в «Сад отдыха» на концерты. Источник средств держался в глубочайшей тайне.

По воскресеньям заглядывает Шурик. Молча, не снимая шинели, сидит на подоконнике минут пятнадцать и уходит. Да и о чем говорить? Как дела в школе, мне теперь было знать не положено. Да и не интересовался я этим. А как у меня дела, он сам видел.

В среднем раз в неделю полностью менялась обстановка комнаты. Жильцы приступили к весенним ремонтам, а мебель и вещи перетаскивались ко мне. Я временно становился хозяином то изящных и дорогих вещей Ирины Стацевой — певицы из Малого оперного, то вместительных книжных шкафов и стеллажей супругов-переводчиков из пятнадцатого номера, то комната заполнялась детскими кроватками, из которых торчали глазастые головки, постоянно требующие еды, игрушек и горшков. А когда затеяла ремонт семья Трошиных, комната превратилась в зоопарк: суетились в клетках дрозды и синицы, сквозь стекло огромных банок смотрели немигающие глаза вуалехвосток, по углам шныряли два черных кролика и морская свинка по кличке Бэкон, а по ночам грызла обои старая ежиха, злющая и вечно всем недовольная.

Я жил в прямоугольной коробке, наполненной чужим бытом, знакомясь невольно с людьми через их вещи, учился познавать живое через мертвое. Я втянул в эту игру и Томку.

Один вечер в неделю принадлежал нам. Это была суббота. Только этот вечер отец дарил дочери для личных удовольствий. Если мы не шли на спектакль, то просиживали допоздна у меня, а потом спешили к ближайшему театру и у выходящей публики просили использованный билет. Для отчета.

Каждую субботу около семи резко распахивалась дверь и прямо с порога летел веселый вопрос:

— Кто мы?

— Мы — пенсионеры, — отвечал я. — В прошлом ты — продавец галантереи, а я — ответственный работник городского транспорта!

Это значило, что у стариков Мальцевых ремонт, а это их вещи.

— Ты помнишь, как мы познакомились? — вступает в игру Томка.

— Конечно. Как же можно это забыть? Я зашел купить галстук.

— А по-моему, ты попросил подтяжки.

— Ты путаешь, дорогая… Когда я вошел в магазин, ты кокетничала с лысым субъектом. Он-то и вертел в руках подтяжки.

— Я была с ним любезна. И только. Этого же требует профессия.

— Однако на меня ты даже не взглянула.

— Я увидела тебя через зеркало.

— Через это?

Показываю на овальное настольное зеркало.

— Ты разве не знал? Иначе зачем бы я хранила его столько лет!

— Я тебе понравился сразу?

— Нет.

— Как «нет»?

— Только после того, как ты повязал галстук. Из всех мужчин ты лучше всех повязал его…

Так все три месяца по субботам мы играли в чужие жизни, говорили чужие слова, пользовались чужими вещами, мечтали за других, ссорились вместо них и даже собирались рожать…

— Кто мы?

— Мы — молодожены.

— Спим на раскладушках?

— Нет. Тебе нельзя. Ты ждешь ребенка.

Томка втискивает под платье подушку. Медленно ходит по комнате. Гладит «живот».

— Вот ножкой топнул. Вот здесь… Вот опять…

Я сажаю ее к столу. Кормлю с ложки. Говорим шепотом, как заговорщики. Долго придумываем имя. Сходимся на Игоре для мальчика и на Светлане для дочери. Много и осторожно гладим «живот». Испортила все моя выходка. У Томки маленькая грудь и я, тронув ее слегка, сказал, что молоко придется докупать у частника.