Андрей Латыголец - «Годзилла»

Меня вызвали к «купцам» из министерства почти сразу. Посадили напротив капитана Гуриновича, тогда ещё командира третьей роты охраны, старшего лейтенанта Рыбца, больше смахивающего на шифрующегося гомика, уж больно подозрительными были его выщипанные брови, и щекастой старшины Сладковой из санчасти. Сказали, что я им подхожу, служить буду в Минске, поинтересовались, смогу ли выстоять на посту два часа; видимо, тогда мне было плевать окончательно, хоть сутки, записывайте и оставьте меня, наконец, в покое.

В тот же день мне вручили последнюю повестку. В ней провозглашалось, что 15 ноября 2011 года я должен явиться в свой военкомат по месту жительства к семи утра для дальнейшего следования в закреплённое за мной подразделение. Что ж, у меня оставался месяц с хвостиком. Впервые я почувствовал небольшое волнение, охватившее мой разум и то тревожное ощущение, когда сосёт под ложечкой. Однако оно пропало, как только я вышел на улицу и вздохнул свежим воздухом.

За день до отправки в войска меня лично обрил наголо лучший друг, пообещав проделать этот обряд со мной ещё на проводах. Проводы прошли, наверное, как и у всех: пьянка до утра, веселье, друзья и подруги, а на утро грусть и второе, настоящее волнение, что вот оно, скоро свершится и я окажусь наедине со своими мыслями, страхами, слабостями в совершенно незнакомом мне месте с кучкой таких же взволнованных пацанов, которые даже не имеют ни малейшее представление, с чем нам всем придётся столкнуться.

Я сидел у товарища, лысый, красный от переживаний — пил водку, смотрел на себя в зеркало, как на прокажённого (уж больно мне не идёт лысина) и осознавал, что назад пути нет.

15 ноября 2011 года было пасмурно и сыро. Я проснулся около пяти утра и ещё с полчаса пролежал в дрёме, предвкушая будущие будни, пока не прозвенел будильник. Голова боролась с пост-алкогольным стрессом, последним за предстоящие полгода. Завтрак совсем не лез, но мама уверяла, что ещё долго мне не приведётся отведать домашних харчей. На пороге она даже прослезилась и бросилась мне на шею, стеная «бедный сынок», такое впечатление, будто меня на войну отправляли. Но я всё же постарался её успокоить и в спешке покинул своё обиталище.

Возле «Макдональдса», у станции метро Пушкинская, я встретил Дашу, она, как не странно, вызвалась проводить меня, что было весьма мило с её стороны. Мы попили фруктового чаю, покурили и отправились к военкомату. Возле этого злосчастного строения уже толпились новобранцы с семьями и друзьями; сонные, подвыпившие, но весёлые. Даша спросила, почему меня не провожают близкие с гармошкой и кучей друзей, в ответ я лишь обнял её за плечи. Дождь усиливался, и мы встали под барачным навесом, расположенным около военкомата. Небо было серым, мысли запутанными.

К семи на крыльцо военкомата вышел подполковник, сейчас не припомню его фамилии. Нас всех завели во внутренний дворик и впервые поставили в двух шереножный строй.

— Становись! — скомандовал полкан. — Разговоры в строю прекратить! Привыкайте, теперь вы одной нагой в армии, ёпта!

Нас перечислили по фамилиям. Одного парнишку полкан вывел из строя и сделал замечание. Тот изрядно шатался и усатый вояка пригрозил ему, что доложит о его состоянии представителям части, к которой он был приписан.

Далее нас человек шестьдесят завели в крохотную комнатушку и выдали всем личные дела.

— Да и кто это здесь у нас …? — озадаченно спросил подполковник мою фамилию.

— Я, — привстав, ответил я.

— Дело такое, вижу ты здесь один с высшим образованием, будешь в Минском райвоенкомате речь толкать, там телевизионщики понаедут, надо пару слов сказать, ну ты ж грамотный, вот и покумекай чего путёвого, да, и не забудь пару слов про наш военкомат замолвить, мол так-то и так-то, как дом родной. Ну, ты понял.

Я вышел к Даше. На прощание поцеловал её в губы и, как мне показалось, глаза её наполнились влагой.

Меня и ещё около пятнадцати молодчиков погрузили в маршрутку. Мотор торжественно заурчал и по мере удаления её в сторону районного военкомата, силуэт Даши становился размытым и постепенно меркнул в стене дождя, перерастающего в ливень. Она послала мне воздушный поцелуй и махала рукой, пока полностью не растворилась за окном, в котором я с едким безразличием провожал свою гражданскую суету.

Первую половину пути в маршрутке царило обеспокоенное молчание. Чуть позже ребята с первых сидений начали знакомиться и шутить друг с другом, что, дескать, попали в кабалу государства, а платы за это ноль. Я не спешил заводить первые знакомства с товарищами по несчастью, ибо был уверен, что пути наши вскоре разойдутся.