— Не было такого, — на форуме повторял гневно Бакин, — не было!
А было наравне с чудом звездного неба над головой человека, второе чудо — нравственный закон в человеке.
Да еще к этому Федор Михайлович, призраком проходящий по коридорам Литинститута, все вопрошал с ужасом, что если бога нет, то все дозволено. И писал роман за романом, в которых черные дела творит человек.
Нет добра и нет зла без человека. Это человек творит и добро и зло, и каждый из нас ежедневно делает выбор между добром и злом.
Тут появился возле монумента Герцена и Иммануил Кант. А за ним — ангел Пушкина. Он обычно нахохлившись, как голубь, сидит на голове памятника ему любимому, а тут явился, пока не знаю зачем.
Я и говорю:
— Зачем же, уважаемый Федор Михайлович, заставили Родю Раскольникова, человека болезненно чувствительного, топором черепа женщинам крушить? Это удел бесчувственных животных. А вы — кровищи напустили. Наши режиссеры, как упыри, тут упивались, весь экран телека залили липкой кровью. Кино сняли, наверное, минут десять тесак в черепе крупным планом вонзали, кровь ручьями пускали. Вы, Родиона измучили, зрителей до шока довели. Испытание всем устроили.
— Федор Михайлович, ведь все просто. Те, кто черепа друг друга крошит, потомства не оставляют. Остаются чувствительные, жалостливые. Вроде Раскольникова. Настоящая история человечества началась в тот день, когда человек впервые произнес: дети мои, любите друг друга.
Не убивай. Такая заповедь в небе над живыми городами и селениями витает. Это закон жизни, его в уголовный кодекс даже прописали. Если есть человек, то не все дозволено. А только то, что во благо жизни.
— А вы, старичок Иммануил, правильно сказали: «нравственный закон в человеке». В человеке — и только. Нет его больше нигде. И не надо бубнить про «идеальный разум», лучше возьмите реальный разум, он всем подскажет, что, если в Швейцарии князю Мышкину и в психушке рай земной, то в России с новым русским бизнесменом — ему смерть. Значит, нравственность относительна и дается человеку в процессе познания свойств людей и их поступков.
А еще познанию и нравственности пригодится замечательный научный метод «черного ящика». Это когда объект не режется для изучения нутра, а по внешним признаком определяется механизм действия.
Вот, и с церковниками, дорогой Иммануил-Бакин, расквитаемся. Боги есть у всех народов, значит, за этим стоит какое-то реальное явление жизни. А теперь посчитаем главные признаки бога: всемогущий, дает и отнимает жизнь, определяет судьбу, дает бессмертие. Есть ли такое чудо в живой природе?
В изобилии. Это геном. Без него ни одно живое существо не появится и не умрет в предписанные сроки, геном дает бессмертие в лице потомков. Геном создает гормональную и нервную системы, от которых и чувство радости, и хандра страшная и все наши планы и задачи по устройству жизни. Геном ежесекундно вершит чудеса по рождению миллиардов живых существ, а человек суеверно приписывает это всемогущество каким-то призрачным богам, которых, как сказано в Евангелии, никто не видел и с ним никто не разговаривал.
Тут тени ангелов Федора Михайловича и Иммануила бледнеют, а я вижу, что вещаю это все в зале ученого совета. А в президиуме восседает доктор философии Иван Иванович Дубровский. Меня он в упор не видит и не слышит, долдонит латино-немецкую философскую жвачку. И тут мелькает светлый лик ангела Пушкина. Лицо Дубровского зло кривится, он сбивается и начинает, клокоча злобой, извергать гениальный текст Пушкина. Тут я понял, зачем явился к нам Пушкин.
— … А ныне — сам скажу — я ныне
Завистник. Я завидую. — О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?..
Гнилая с плесенью рука Дубровского начинает удлиняться и тянется через ряды кресел ко мне, в полуразложившихся пальцах — бокал с шампанским:
— Пей же, Викорук, пей.
Я беру бокал, делаю вид, что пью и незаметно выплескиваю шампанское на пол. Ламинат плавится, пузырится шипящими волдырями.
Тут я оживаю и уже кричу в лицо злодею.
— А слова тоже входят в геном. Злобные слова, лживые — ядовиты и смертельны, как бациллы чумы, а добрые слова животворны, как ласковая улыбка матери, кормящей грудью младенца.
А мало похожий на ангела Александр Рекемчук говорит:
— Книгу, Викорук, надо писать об этом. Это открытие!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу