Кит Стюарт - Дни чудес

Керри выглядит постаревшей и более усталой по сравнению с последним разом, как я была здесь. Глаза опухли от вчерашнего макияжа, небрежно выкрашенные волосы собраны в пучок, завалившийся набок.

– Не ожидала снова тебя увидеть.

– Кэллум дома?

– Нет, гостит у сестры в Бристоле.

– А-а…

Мы стоим в молчании. В одной руке у нее кружка, которую она держит очень неровно; кофе того и гляди выльется на коврик. Я жду, когда она что-нибудь скажет, но вместо этого она зевает, прикрывая рот кулаком.

– Вы передадите ему, что я заходила?

Она ничего не отвечает, и я просто киваю как идиотка и поворачиваю назад, чтобы как можно скорее уйти. Но тут из-под машины вылезает Джо и облокачивается на капот, глядя на меня и вытирая руки тряпкой. Я слышу, как за моей спиной закрывается входная дверь.

– Он рассказывал мне, что это похоже на тьму, – говорит Джо. – Депрессия, или как там оно называется. Будто его заперли в темноте и ему никак не выбраться. Он знает, что должен сделать какие-то вещи, но не может найти путь назад. Ему бывает тяжело. Всем от этого тяжело.

– Понимаю. Я за него волнуюсь.

– Он подвел тебя, да? Он не часто разговаривает со мной, но об этом мне сказал. Я пытаюсь помочь, но он не принимает помощь. Что мне делать? Я не знаю. – Мужчина пинает ногой ящик с инструментами. – Ты тоже больная, да? – (Я молча киваю.) – Я скажу ему, что ты приходила… Очень жаль. Вы оба могли бы помочь друг другу. Я никогда не видел, чтобы он улыбался так, как улыбается, говоря о тебе.

Мы машем друг другу на прощание, и я отправляюсь в короткий путь домой, натянув на голову капюшон, чтобы укрыться от бесконечного моросящего дождя. В этот момент мне приходит эсэмэска от Теда. Он сообщает, что папа свалил в самоволку. Я звоню Салли, которая едет в театр. Она замечает выходящего оттуда папу.

– Я поеду за ним, – говорит она. – Как ты?

– Я пошла прогуляться, а теперь иду домой. Это так утомительно. Я всегда чувствую усталость. Надо бы мне больше делать для театра.

– Ты делаешь потрясающе много, – возражает она. – Все отлично. Ты просто крутышка. Я так тобой горжусь.

Мне трудно перейти дорогу, потому что мои глаза вдруг наполняются водой и мне приходится вытирать их, чтобы нормально видеть.

Кладбище находится на южной оконечности города, в нескольких минутах ходьбы вдоль шумной трассы с роскошными георгианскими таунхаусами по сторонам. Шел ленивый моросящий дождь – тот дождь, который может продолжаться много дней кряду, намекая на то, что в этом году не будет бабьего лета. Я прошел мимо небольшого технопарка, где работает Шон, потом вдоль подъездной дорожки, уведшей меня в сторону от шоссе и проходящей сквозь небольшой лесок, за которым начинались могильные плиты.

Я недолго искал небольшую латунную дощечку. Она была в середине узкой дорожки, по бокам которой стояли такие же памятники, рядом с замшелой скамьей и нарядной, хорошо ухоженной клумбой. В воздухе висел запах влажной земли и буддлеи.

– Привет, Маргарет, – сказал я.

Я впервые встретился с ней, когда проходил собеседование на место управляющего театром. Меня сопровождала Дебби, ассистентка по зрительской части театра, работающая на добровольных началах.

– Какова местная театральная труппа? – спросил я.

– О-о, они совсем не похожи на старых кривляк, если вы об этом беспокоитесь, – рассмеялась она. Потом вдруг остановилась как вкопанная, заметив Маргарет, сидящую в маленьком кафе, отгороженном от фойе. У ее ног сидела тявкающая собачонка, а на столе стояли чайник и чашка из костяного фарфора. Она читала биографию Лилли Лэнгтри. – Она всегда здесь, – заговорщицки шепнула Дебби. – Она приходит сюда уже очень давно, всегда одна. Приносит с собой чайник и чашку – не хочет пить из наших кружек. Она бывает довольно грубой, так что берегитесь.

Дебби познакомила нас, и Маргарет оглядела меня, как мне показалось, с нескрываемой неприязнью:

– Похоже, вы один из тех молодых людей, которые поставили бы крамольную современную пьесу только для того, чтобы шокировать старую ворчунью вроде меня.

– Боюсь, что так и есть, – с улыбкой ответил я.

– В таком случае, – сказала она, – желаю вам успехов в вашей новой работе.

В те дни она много времени проводила в театре, часто сидела с Ханной, пока я работал, читая с ней сказки, или просто шутливо критиковала одежду и манеры других посетителей театра. С самого начала она относилась к Ханне скорее как к подруге и единомышленнице, чем как к ребенку. Между ними существовала внутренняя связь и взаимопонимание, которых я не мог постичь и не умел повторить. Готов поспорить, что Ханна рассказала Маргарет о своей переписке с Элизабет.