Александр Щипин - Бог с нами

Теперь он говорил с ней одной, не видя больше никого и не пытаясь больше угадать ничьих желаний и страхов. Слова по-прежнему были чужими и непослушными, словно затекшая от неудобной позы и подламывающаяся нога, но Елизар продолжал их мять и выкручивать, выстраивая из них сначала простые, потом все более сложные конструкции, ломал их резким взмахом руки, перемешивал и заново складывал вместе, так что в конце концов, через боль, они все-таки оживали и начинали расти, разбухая и наполняясь смыслом. Солнце уже поднялось из-за деревьев и слепило Елизара, но он не мог, стоя перед всеми этими людьми, закрыться от него, поэтому только изредка прикрывал глаза, на несколько секунд погружаясь в подводный мир, терпеливо ждущий нас на изнанке век, где плывут разноцветные тела, похожие на сплющенных темной водой обитателей океанских впадин, которых уже нельзя считать рыбами или растениями и которые являются просто формой существования света и голода. В очередной раз подняв веки, он обнаружил, что изломанное призмой слезы пятно, к которому все это время обращался, давно уже не девушка со скамейки, а просто отпечаток солнца в глазу, клеймо от укола острого луча. Елизар замолчал и, уже не обращая ни на кого внимания, отгородился от солнца поднятой в пионерском салюте рукой, чтобы отыскать девушку в толпе.

Она обнаружилась на середине сквера, где паствы обоих мессий соприкасались и люди перетекали из одной толпы в другую, выбирая себе бессмертие, вступали в споры или силой уводили кого-нибудь в свой рай. Девушка была как раз в центре одной из таких потасовок: она пыталась пробраться к проповеднику калейдоскопической вечности, сделанной из насыпанного в картонную трубку земного мусора, а двое ее приятелей, к удивлению Елизара, тянули ее обратно к холму, где ждали бог и грех. В какой-то момент девушке удалось высвободить руку, ногтями которой она тут же полоснула одного из них по щеке, и тут же другой выхватил из кармана блеснувший на солнце нож. Тогда Елизар побежал.

Он бежал вниз по склону холма, почти падая и выбрасывая вперед ноги, чтобы одновременно задержать и ускорить это падение. Спуск быстро кончился, но Елизар все равно продолжал лететь по дорожке сквера, слегка набычив голову на вытянутой шее и по-девчоночьи размахивая руками. Он давно не бегал и теперь, несмотря ни на что, успел обрадоваться этому забытому ощущению от внезапно обретшего плоть воздуха, который он рассекал на части, втягивал в себя, стряхивал с пальцев рук. Елизар бежал, и толпа расступалась перед ним, давая дорогу, так что весь путь занял всего несколько секунд — от вершины холма до того мгновения, когда он на полной вскорости врезался в этих двух парней, продолжавших держать девушку, и что-то холодное скользнуло внутрь его тела. Стало больно и горячо, и Елизар, взглянув в ее лицо, сделавшееся некрасивым от борьбы и удивления, отступил назад и боком упал на землю.

В больнице Михаил Ильич объяснил дежурному врачу, и без того не горевшему трудовым энтузиазмом, что прекрасно себя чувствует, и, не дожидаясь Мити, отправился в общежитие. Из столовой, где, видимо, делились впечатлениями отпущенные на свободу сектанты, доносились голоса, но Миряков не стал заходить и, никем не замеченный, поднялся в свою комнату. Подставив стул, он стащил со шкафа синий пластиковый чемодан на колесиках и, развалив его на две неровные части, начал складывать туда вещи. Потом достал из-под стопки футболок паспорт и кошелек и рассовал их по карманам, предварительно пересчитав деньги. Захлопнув крышку чемодана, Миряков сел на кровать и огляделся. Потом встал, разделся догола, снова открыл чемодан и, комом бросив туда грязные вещи, переоделся во все чистое. Кошелек и паспорт он переложил в новые брюки. Подумав, Михаил Ильич достал бейсболку с эмблемой Супермэна и, переколов пластиковую застежку на другую дырку, надел на забинтованную голову. Наконец, он запер чемодан, постоял немного перед дверью, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь по коридору, и спустился по лестнице, держа чемодан на весу, чтобы не греметь колесиками. В вестибюле Миряков остановился и открыл один из почтовых ящиков, висевших на выложенной коричневым кафелем стене. Внутри был виден покрытый длинной белой шерстью бок какого-то огромного животного, поднимавшийся и опускавшийся в такт частому дыханию. Михаил Ильич погладил его, отчего бок на несколько секунд замер, продолжая только слегка подрагивать, прикрыл узкую дверцу ящика и, так ни с кем и не встретившись, вышел на улицу.